Любовь и война

Вчера снова читала книгу Светланы Алексиевич " У войны не женское лицо".
Впервые я познакомилась с ней давно, еще когда эта книга была включена в школьную программу, мы изучали выдержки из нее( самые патриотические, я думаю) про геройство молодых девочек на факультативных занятиях в школе. НО теперь, когда я уже далеко не девочка, воспоминания женщин, воевавших рядом с мужчинами воспринимаются совершенно по другому. И цепляет уже не геройство, а совсем другое. Некоторые воспоминания из этой книги я сегодня хочу поместить и в своем блоге.


А сейчас будет рассказ о любви...
Любовь " единственное личное событие человека на войне. Все остальное
общее - даже смерть.
Что явилось для меня неожиданностью? То, что о любви они говорили менее
откровенно, чем о смерти. Все время что-то не досказывали, как будто
защищались, всякий раз останавливаясь у некой черты. Зорко ее охраняли.
Между ними существовал негласный договор - дальше нельзя. Занавес опускался.
От чего защищались - понятно, от послевоенных обид и наветов. Уж им-то
досталось! После войны у них была еще одна война, не менее страшная, чем та,
с которой они вернулись. Если кто-нибудь решался быть искренним до конца,
вырывалось отчаянное признание, то с обязательной просьбой в конце: "фамилию
мою измените", или "в наше время об этом не принято было говорить вслух...
неприлично..." Я слышала больше о романтическом и трагическом.
Конечно, это не вся жизнь и не вся правда. Но это их правда. Как честно
признался один из писателей военного поколения: "Будь проклята война - наш
звездный час!" Это - пароль, общий эпиграф к их жизни.
А все-таки: какая она, любовь, там? Возле смерти..

Конечно, это не вся жизнь и не вся правда. Но это их правда. Как честно
признался один из писателей военного поколения: "Будь проклята война - наш
звездный час!" Это - пароль, общий эпиграф к их жизни.
А все-таки: какая она, любовь, там? Возле смерти...

"Если мужчины видели женщину на передовой, у них лица становились
другими, даже звук женского голоса их преображал. Как-то ночью я села возле
землянки и тихонько запела. Я думала, что все спят, никто меня не слышит, а
утром мне командир сказал: "Мы не спали. Такая тоска по женскому голосу..."
Перевязываю танкиста... Бой идет, грохот. Он спрашивает: "Девушка, как
вас зовут?" Даже комплимент какой-то. Мне так странно было произносить в
этом грохоте, в этом ужасе свое имя - Оля. Всегда я старалась быть
подтянутой, стройной. И мне часто говорили: "Господи, разве она была в бою,
такая чистенькая". Я очень боялась, что если меня убьют, то буду лежать
некрасивая. Я видела много убитых девочек... В грязи, в воде... Ну... Как
это... Мне не хотелось так умереть... Другой раз прячешься от обстрела и не
столько думаешь о том, как бы тебя не убило, а прячешь лицо. Руки. Мне
кажется, все наши девчонки об этом думали. А мужчины над нами смеялись, им
это казалось забавным. Мол, не о смерти думают, а черт-те о чем, о глупом. О
женской чепухе."

Мы вместе с мужем ушли на фронт. Вдвоем.
Я многое забыла. Хотя вспоминаю каждый день...
Кончился бой... Не верилось тишине. Он гладил траву руками, трава
мягкая... И смотрел на меня. Смотрел... Такими глазами...
Они ушли группой в разведку. Ждали их два дня... Я не спала два дня...
Задремала. Просыпаюсь от того, что он сидит рядом и смотрит на меня. "Ложись
спать". " "Жалко спать".
И такое острое чувство... Такая любовь... Сердце рвется...
Я многое забыла, почти все забыла. А думала, что не забуду. Ни за что
не забуду.
Мы уже шли через Восточную Пруссию, уже все говорили о Победе. Он
погиб... Погиб мгновенно... От осколка... Мгновенной смертью. Секундной. Мне
передали, что их привезли, я прибежала... Я его обняла, я не дала его
забрать. Хоронить. В войну хоронили быстро: днем погиб, если бой быстрый, то
сразу собирают всех, свозят отовсюду и роют большую яму. Засыпают. Другой
раз одним сухим песком. И если долго на этот песок смотреть, то кажется, что
он движется. Дрожит. Колышется этот песок. Потому что там... Там для меня
еще живые люди, они недавно были живые... Я вижу их, я с ними
разговариваю... Не верю... Мы все ходим и не верим еще, что они там... Где?
И я не дала его тут же хоронить. Хотела, чтобы еще была у нас одна
ночь. Сидеть возле него. Смотреть... Гладить...
Утром... Я решила, что увезу его домой. В Беларусь. А это - несколько
тысяч километров. Военные дороги... Неразбериха... Все подумали, что от горя
я сошла с ума. "Ты должна успокоиться. Тебе надо поспать". Нет! Нет! Я шла
от одного генерала к другому, так дошла до командующего фронтом
Рокоссовского. Сначала он отказал... Ну, ненормальная какая-то! Сколько уже
в братских могилах похоронено, лежит в чужой земле...
Я еще раз добилась к нему на прием:
" Хотите, я встану перед вами на колени?
" Я вас понимаю... Но он уже мертвый...
" У меня нет от него детей. Дом наш сгорел. Даже фотографии пропали.
Ничего нет. Если я его привезу на родину, останется хотя бы могила. И мне
будет куда возвращаться после войны.
Молчит. Ходит по кабинету. Ходит.
- Вы когда-нибудь любили, товарищ маршал? Я не мужа хороню, я любовь
хороню.
Молчит.
- Тогда я тоже хочу здесь умереть. Зачем мне без него жить?
Он долго молчал. Потом подошел и поцеловал мне руку.
Мне дали специальный самолет на одну ночь. Я вошла в самолет... Обняла
гроб... И потеряла сознание..."
Ефросинья Григорьевна Бреус, капитан, врач


"Моя специальность... Моя специальность - мужская стрижка...
Приходит девушка... Я не знаю, как ее стричь. У нее роскошные волосы,
они вьются. Заходит в землянку командир:
- Стричь "под мужчину".
- Но она - женщина.
- Нет, она солдат. Женщиной она снова станет после войны.
Все равно... Все равно чуть волосы отрастут, и я девчонок ночью
накручивала. Вместо бигудей у нас были шишки... Еловые сухие шишки... Ну,
хотя бы хохолок накрутить..."
Василиса Южнина, рядовая, парикмахер
.


"Во время войны...
Привезли меня в часть... На передовую. Командир встретил словами:
"Снимите, пожалуйста, шапку". Я удивилась... Сняла... В военкомате нас
стригли под мальчиков, но пока мы были в военных лагерях, пока добирались до
фронта, волосы мои немного отросли. Стали виться, они у меня вьющиеся.
Барашек мелкий... Это сейчас не догадаешься... Уже старая стала... И вот он
смотрит и смотрит на меня: "Я два года женщину не видел. Хочу посмотреть".
После войны...
Я жила в коммунальной квартире. Соседки все были с мужьями, обижали
меня. Издевались: "Ха-ха-а... Расскажи, как ты там б... с мужиками..." В мою
кастрюлю с картошкой уксуса нальют. Всыпят ложку соли... Ха-ха-а...
Демобилизовался из армии мой командир. Приехал ко мне, и мы поженились.
Записались в загсе, и все. Без свадьбы. А через год он ушел к другой
женщине, заведующей нашей фабричной столовой: "От нее духами пахнет, а от
тебя тянет сапогами и портянками".
Так и живу одна. Никого у меня нет на всем белом свете. Спасибо, что ты
пришла..."
Екатерина Никитична Санникова, сержант, стрелок




"Мы стремились... Мы не хотели, чтобы о нас говорили: "Ах, эти
женщины!" И старались больше, чем мужчины, мы еще должны были доказать, что
не хуже мужчин. А к нам долго было высокомерное, снисходительное отношение:
"Навоюют эти бабы..."
А как быть мужчиной? Невозможно быть мужчиной. Наши мысли - это одно, а
наша природа - это другое. Наша биология...
Идем... Человек двести девушек, а сзади человек двести мужчин. Жара
стоит. Жаркое лето. Марш-бросок - тридцать километров. Тридцать! Жара
дикая... И после нас красные пятна на песке... Следы красные... Ну, дела
эти... Наши... Как ты тут что спрячешь? Солдаты идут следом и делают вид,
что ничего не замечают... Не смотрят под ноги... Брюки на нас засыхали, как
из стекла становились. Резали. Там раны были, и все время слышался запах
крови. Нам же ничего не выдавали... Мы сторожили: когда солдаты повесят на
кустах свои рубашки. Пару штук стащим... Они потом уже догадывались,
смеялись: "Старшина, дай нам другое белье. Девушки наше забрали". Ваты и
бинтов для раненых не хватало... А не то, что... Женское белье, может быть,
только через два года появилось. В мужских трусах ходили и майках... Ну,
идем... В сапогах! Ноги тоже сжарились. Идем... К переправе, там ждут
паромы. Добрались до переправы, и тут нас начали бомбить. Бомбежка
страшнейшая, мужчины - кто куда прятаться. Нас зовут... А мы бомбежки не
слышим, нам не до бомбежки, мы скорее в речку. К воде... Вода! Вода! И
сидели там, пока не отмокли... Под осколками... Вот оно... Стыд был страшнее
смерти. И несколько девчонок в воде погибло....
Может, первый раз тогда я захотела быть мужчиной... Первый раз...
И вот - Победа. Я первое время иду по улице - и не верю, что Победа. Я
сяду за стол - и не верю, что Победа. Победа!! Наша победа..."
Мария Семеновна Калиберда, сержант, связистка



"Мой первый поцелуй...
Младший лейтенант Николай Белохвостик... Ой, смотрите, покраснела я
вся, а уже бабушка. А тогда были молодые годы. Юные. Я думала... Была
уверена... Что... Я никому не признавалась, даже подруге, что в него
влюблена. По уши. Моя первая любовь... Может, и единственная? Кто знает... Я
думала: никто в роте не догадывается. Мне никто раньше так не нравился! Если
нравился, то не очень. А он... Я ходила и о нем постоянно думала, каждую
минуту. Что... Это была настоящая любовь. Я почувствовала. Все знаки... Ай,
смотрите, покраснела...
Мы его хоронили... Он лежал на плащ-палатке, его только-только убило.
Немцы нас обстреливают. Надо хоронить быстро... Прямо сейчас... Нашли старые
березы, выбрали ту, которая поодаль от старого дуба стояла. Самая большая.
Возле нее... Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место.
Тут деревня кончается, тут развилка... Но как запомнить? Как запомнить, если
одна береза на наших глазах уже горит... Как? Стали прощаться... Мне
говорят: "Ты - первая!" У меня сердце подскочило, я поняла... Что... Всем,
оказывается, известно о моей любви. Все знают... Мысль ударила: может, и он
знал? Вот... Он лежит... Сейчас его опустят в землю... Зароют. Накроют
песком... Но я страшно обрадовалась этой мысли, что, может, он тоже знал. А
вдруг и я ему нравилась? Как будто он живой и что-то мне сейчас ответит...
Вспомнила, как на Новый год он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее месяц не
ела, в кармане носила.
Сейчас до меня это не доходит, я всю жизнь вспоминаю... Этот момент...
Бомбы летят... Он... Лежит на плащ-палатке... Этот момент... А я радуюсь...
Стою и про себя улыбаюсь. Ненормальная. Я радуюсь, что он, может быть, знал
о моей любви...
Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину... Это
был первый..."
Любовь Михайловна Гроздь, санинструктор


Полный вариант книги можно прочесть здесь.