В семидесятые мама вынужденно сидела со мной дома и не работала. Мася

В семидесятые мама вынужденно сидела со мной дома и не работала. Я был очень болявый и хилый по здоровью ребенок. Несмотря ни на какие витамины, солнечные ванны, регулярные выезды на море и хорошее питание все же частенько организм давал сбой и я сваливался с очередным заболеванием. Чаще всего это была астма. Вероятнее всего из-за близкого расположения к нам железобетонного комбината. Я видел его буквально из окон своей комнаты. Видеть видел, даже порой любовался его силуэтом на фоне утреннего или вечернего неба. Что-то было в этом таинственное, неизвестное, манящее загадками, словно это не обычное промышленное предприятие вовсе, а какой-нибудь замок окруженный пышными и густыми кронами деревьев. У нас в районе тогда было весьма безлюдно и тихо, несмотря на комбинат. Машин почти не было ни во дворах ни на узкой дороге. А растительности уж точно на порядок, а может даже на два, поболее чем ныне.

Замок конечно замком, но вот легкая почти невидимая пыль на подоконнике и окнах была и никуда от нее не деться. Видимо она еще и сильно оседала в моих легких, отчего порой задыхался или заходился неплохим кашлем, ну или просто сидел и вот так резко и часто выдыхал из груди воздух в течении нескольких секунд. Мне-то самому это особо не доставляло сильных неудобств, но со стороны это наверно выглядело не очень, так что взрослые беспокоились обо мне весьма серьезно.
Конечно стоило уехать с мамой и папой на море, как все эти приступы прекращались буквально за несколько часов. Поскольку папа работал в типографии, то его труд подпадал под какие-то специальные нормы и в связи с этим отпуск был увеличен по сравнению с другими людьми. Мы всегда отдыхали по полтора месяца, если не изменяет память. Отпуск это конечно хорошо, но как быть в оставшееся время? Ну и в связи с этим, к моему несказанному удовольствию, было решено меня отдавать почаще под опеку бабушке и дедушке, у них почти рядом был лес, также мало машин, ну и вдобавок никаких предприятий в округе. Я жил у них месяц, потом на пару недель возвращался домой, потом снова к ним. Мне, дошколенку, лишь одна сплошная радость: пообщаться с дедой, вставать когда захочу, просить у бабушки дополнительных сладостей на завтрак, обед и ужин, ну и вообще у них было очень здорово. Я поправлялся за это время. Не только в плане здоровья, но и по весу.

Отъедался настолько, что потом мама даже ругалась с бабушкой.
Когда меня забирали обратно домой, то какое-то время сильно скучал по вседозволенности и полному отсутствию какого-либо распорядка дня. В садик у себя я не ходил, друзей во дворе у меня не было, никого не знал там вообще. Сидел дома, читал книжки, рисовал, снова немножко болел. Да и подкашливания возобновлялись. Маме приходилось посещать кучу лечебных заведений и докторов. Медицина у нас в то время конечно была бесплатной, но некоторые лекарства все же нужно было доставать. Причем не в нашей стране, а иностранные. Конечно же они стоили денег. Сейчас это норма жизни, болеть вообще недешевое удовольствие, если вообще не одно из самых дорогих. А тогда, в СССР еще и дефицит был. Мы рядовые советские граждане, мама временно не работает, папа и так трудится за нас всех, так что путей добычи дополнительных денег у нас не так много. Конечно бабушки и дедушки помогают, но все равно это не выход. Но тут на выручку пришла мамина знакомая. Точнее даже не её, а её мамы, моей бабушки по маминой линии. В то время бабушка работала на Дзержинской плодоовощной базе, в бухгалтерии. Работала она там давно, пришла еще до войны, даже документ есть у меня, благодарность ей за хорошую работу, датированный 1939-м годом. Одно время с ней работала одна женщина, как я понял по рассказам моей мамы, весьма умная, опытная и обладающая огромным количеством связей.
Звали её Мася Львовна. Тёзка моей бабушки, но с уклоном в древнееврейское происхождение, оригинальная форма Марьям. Фаилии я не знал, да и никто особо не распространялся о таком.

К тому времени, как я более-менее адекватно научился воспринимать окружающий мир она уже была на пенсии, но продолжала активно участвовать в не только в жизни бывшего места работы, но и других людей. В частности моей мамы. Мася Львовна перепродавала вещи, в основном одежду и порой косметику со средствами по уходу. Не просто пару платьев и юбочку с губной помадой, а можно было одеть сразу пару человек как на светский прием. Чаще всего это были женские вещи. Но встречались и детские, мужские строго под заказ. Если кто-то представлял, что у этой женщины вся комната была завалена пакетами и всякими упаковками, то он ошибался. Дома у Маси не было ничего лишнего. Она была очень тертый калач, такого не то что на мякине не проведешь, но и даже просто зацепиться не за что. Она прошла сталинское время, а поскольку была еще и махровой еврейкой, то это сочетание создавало гремучую смесь осторожности с цепкой хваткой.

Дела она вела только на кухне, и громким полушепотом. Но даже если кто-то и пытался подслушать, что из-за легкого нарушения дикции ээто сделать было сложновато. Мася говорила так, словно во рту у нее был кусочек горячей картофелины. Можно просто попробовать засунуть себе в рот прямо из кастрюли кусочек только что сваренного клубня и сказать вслух любое слово. Да еще с замечательным и харизматичным еврейским акцентом. Слегка полноватая женщина, с карими глазами слегка навыкате, носиком-картошкой, с кудрявыми волосами, она всегда встречала нас в цветастом домашнем халате и пушистых тапочках. Мне все время казалось, что она только что из ванной.

Однажды так и спросил:
- Масельвовна вы что мылись сейчас?

На что она ответила моей маме. не секунды не раздумывая
- Запиши это наизусть, женщина не делает ванну, она поливает себя водой шобы цвести, и спроси меня зачем? Потому шо она-таки цветок и ей нельзя вянуть.

Кстати, когда она набирала нам по телефону, и я поднимал трубку, то первыми её словами были всегда:
- Здравствуй мой дорогой, ты знаешь хто это звонит?

Я радостно кричал:
- Конечно! Это же Масельвовна.

Она отвечала:
- Ты такой умный мальщик, прям как твоя мама тебя хочет. Кстати дай ей трубощку!

Несколько лет я искренне думал что её так и зовут - Масельвовна. В одно слово и с такими же буквами.
Когда мама брала меня с собой к ней домой, я с радостью шел. Хотя у них не было игрушек и все было довольно скромно, но почему-то всегда нравилось гостить у них. У них, потому что с Масей жил её муж. Старенький чинный седой еврей по имени Зяма.
Он, обладатель очень большого носа, всегда чинно сидел в кресле-качалке, в комнате около окна с раздвинутыми шторами, куда через двойную тюль лился свет из окна. Флегматично читая газету. У них был балкон, но Зяма предпочитал комнату. Можно было подумать, что он заносчив и что я его раздражаю. Но нет, просто это была его природа.

- Можно мне на балкон, дедушка Зяма.
- Конечно можно. Но ты создал две ошибки. Первая - если ты упадешь вниз, то больше никогда не будешь кушать сладкое мороженое, вторая - зови меня просто Зяма, я хоть и давно сижу в этих старых одёжах (он провел по себе сложенной газетой сверху вниз), но не надо мне обэнтом кажий раз напоминать.

Я почти ничего не понял из сказанного, но на балкон не пошел. Книг у них в комнате не было, игрушек тоже. Но это не смущало меня.
Вместо этого сел на ковер и стал рассматривать его узоры и солнечных зайчиков. Долгими часами в коридорах поликлиник я научился развлекать себя сам.
Мама с Масей шептались на кухне. Точнее больше всего шептала Мася.
Зяма качался в кресле читая газетку. Я сидел на ковре.

- Зямочка, включи ребенку телевизор, ты душишь его своим невниманием - с кухни раздался громкий голос. - или он сейчас сбежит и больше не вернется. И знаешь што? Он-таки будет прав, поскоку сделает мою мечту со дня нашей свадьбы.

- Мася, любимая, не спещи думать за мальчика, он такой молчаливый, шо если он еще и умеет готовить, то я его усыновлю вместо тебя - Зяма отклонил край газеты, улыбнулся и подмигнул мне. А я ему в ответ.

Мама часто приносила от Маси разные пакеты. Причем всегда соблюдала большую осторожность, мы возвращались другой дорогой, нежели которой пришли. Дома она перебирала вещи, я сидел рядом и болтал ногами. Ткани всегда необычно пахли, новым и еще чем-то. Мне они были по сути не особо интересны, а вот мама мерила, показывала папе, потом звонила куда-то, договаривалась, ездила по разным знакомым. Иногда брала меня с собой, я ждал или дома или во дворе. Одно время мы часто ездили вместе, почти каждый день.
После всех этих поездок мы снова приходили к Масельвовне и она долго шушукалась с мамой на кухне. Иногда приглашали и меня. Обычно дела у взрослых уже заканчивались и локальный синдикат переходил к торжественной части посиделок. Я угощался чаем и сладостями. Названия были необычными, но почему-то запоминал их слету. Кугель, цимес, земелах, ругелах... смешные названия, но все очень вкусное.