Пост 166 от 21.06.2022

Вот уже много лет я собираю интересные и необычные фотографии Великой Отечественной и Второй Мировой войн. Нахожу их в интернете и складываю в специальную папочку своего компьютера.

Однажды я обнаружил вот это фото….

После увиденного снимка я застыл в оцепенении… и очень долго его рассматривал.

Это окрестности Сталинграда, август 1942 года. Группа немецких солдат стоит над окопом и рассматривает погибших советских пулемётчиков. На земле рядом со станковым пулемётом Максим лежит куча отстрелянных гильз. Свисает пустая лента. На боевой позиции находится пустой деревянный ящик из-под боеприпасов. То есть, наши воины стояли до последнего патрона, до последнего своего вздоха и в плен не сдавались.

На многих интернет-ресурсах этот потрясающий снимок сопровождается воспоминаниями бывшего рядового Вермахта Эдуарда Коха. Позвольте мне их вам процитировать. Уж больно интересно, и главное – поучительно написано. Но сразу предупреждаю, что описанные события возможно не имеют к настоящей фотографии прямого отношения. Она – просто яркая иллюстрация героизма нашего народа. Подобных подвигов на фронте было тысячи.






Итак, слова германского солдата Эдуарда Коха:

«Я попал на Восточный фронт с пополнением, после успешного контрнаступления наших войск под Харьковом весной 1942 года. Потом начался этот бесконечный марш на Волгу... Русских мы почти не встречали, только отдельные стычки были, пленных было очень мало, русские быстро отходили, почти бежали, но без паники, достаточно организованно. Мы, молодые солдаты, радовались этому, так как нам тогда казалось, что враг окончательно сломлен и конец войны близок. Мой друг и земляк Хайнц переживал, что война так и кончится, а он даже в серьёзном бою не побывал.

Но наш взводный старик-фельдфебель наших восторгов не разделял, он был мрачен и постоянно говорил нам: «Чему вы радуетесь идиоты? Раз русских не удалось окружить и уничтожить в этой дьявольской степи, то они все уйдут в Сталинград и устроят там всем нам новый Верден». Но мы между собой подсмеивались над старым брюзгой.

Однако он был прав – на дальних подступах к Сталинграду начался ад.

Помню какую-то деревню и небольшую высоту перед ней, справа – заболоченная речушка, слева – открытое поле, которое было нашпиговано минами, мы попытались его обойти, но попали под огонь замаскированных русских танков. Значит выход один – через эту деревню, но там засели в домах русские, а с высоты по нам стрелял русский станковый пулемёт, и у нас появились потери. Высоту закидывали минами, но как только взрывы стихали, пулемёт оживал и снова укладывал нас на землю. Спустя час русские из деревни ушли, огонь оттуда прекратился, но чёртов пулемёт не умолкал. Наши миномётчики никак не могли заставить его замолчать.

И вот, наконец, пулемёт умолк. Мы поднялись на эту высотку и увиденное там нас порядком шокировало. В полузасыпанном окопе, рядом с разбитым пулемётом лежало двое русских. Один, видимо, был убит раньше и товарищ положил его на дно окопа, прикрыв шинелью, а сам продолжал стрелять. Самое страшное то, что у него были сильно ранены ноги, но русский перевязал обрубки какими-то кусками ткани, чтобы остановить кровь, и продолжал стрелять, пока не был добит осколками разорвавшейся рядом мины…

Все замолчали. Наш старик-фельдфебель закурил свою трубку и спросил нас: — Ну, теперь вы поняли, что всё только начинается? И если нам удастся унести отсюда ноги, считайте, что нам очень сильно повезёт...

Мы похоронили тех русских там же, в окопе, установив вместо надгробия их разбитый пулемёт. Наверное, с тех пор многие из нас крепко задумались над будущим...»

Это были воспоминания немецкого солдата Эдуарда Коха о подвиге неизвестных советских воинов в августе 1942 года на подступах к Сталинграду.

P.S. Ещё несколько строк в тему.

Фрагмент из рассказа Глеба Боброва «Чужие Фермопилы». Воспоминания отца-фронтовика:

«Донские степи, душное лето сорок второго. Силы Степного и Воронежского фронтов откатывают к Сталинграду. Сплошное отступление. Бегство. Отец – командир саперного взвода, вместе со своей частью идет в хвосте войск. Минируют отход. Мимо проходят отставшие, самые обессиленные. Того мужичка, как рассказывал, он тогда запомнил.

Сидит у завалинки загнанный дядька, курит. Взгляд – под ноги. Пилотки нет, ремня – тоже. Рядом "Максим". Второго номера – тоже нет. Покурил, встал, подцепил пулемет, покатил дальше. Вещмешок на белой спине, до земли клонит. Отец говорил, что еще тогда подумал, что не дойти солдатику. Старый уже – за сорок. Сломался, говорит, человек. Сразу видно...

Отступили и саперы. Отойти не успели, слышат – бой в станице. Части арьергарда встали. Приказ – назад. Немцы станицу сдают без боя. Входят. На центральной площади лежит пехотный батальон. Как шли фрицы строем, так и легли – в ряд. Человек полтораста. Что-то небывалое. Тогда, в 42-м, еще не было оружия массового поражения. Многие еще подают признаки жизни. Тут же добили...

Вычислили ситуацию по сектору обстрела. Нашли через пару минут. Лежит тот самый – сломавшийся. Немцы его штыками в фаршмак порубили. "Максимка" ствол в небо задрал, парит. Брезентовая лента – пустая. Всего-то один короб у мужичка и был. А больше и не понадобилось – не успел бы.

Победители шли себе, охреневшие, как на параде – маршевой колонной по пять, или по шесть, как у них там по уставу положено. Дозор протарахтел на мотоциклетке – станица свободна! Типа, русские драпают. Но не все...

Один устал бежать. Решил Мужик постоять до последней за Русь, за Матушку... Лег в палисадничек меж сирени, приложился в рамку прицела на дорогу, повел стволом направо-налево. Хорошо... Теперь – ждать.

Да и ждал, наверное, не долго. Идут красавцы. Ну он и дал – с тридцати-то метров! Налево-направо, по строю. Пулеметная пуля в упор несколько человек навылет прошьет и не поперхнется. Потом опять взад-вперед, по тем, кто с колена, да залег озираючись. Потом по земле, по родимой, чтобы не ложились на нее без спросу. Вот так и водил из стороны в сторону, пока все двести пятьдесят патрончиков в них не выплюхал.

Не знаю, это какое-то озарение, наверное, но я просто видел тогда, как он умер. Как в кино. Более того, наверняка знал, что тот Мужик тогда чувствовал и ощущал.

Он потом, отстрелявшись, не вскочил и не побежал... Он перевернулся на спину и смотрел в небо. И когда убивали его, не заметил. И боли не чувствовал. Он ушел в ослепительную высь над степью... Душа ушла, а тело осталось. И как там фрицы над ним глумились, он и не знает.

Мужик свое – отстоял. На посошок... Не знаю, как по канонам, по мне это — Святость...»


Эдуард Щербина - писатель, журналист.