репост---

Теперь понятно, почему она была категорически против теста на отцовство
Вчера
4442
Я тогда подумал: ну с чего бы ей так заводиться? Просто вопрос задал. Без наезда, спокойно, без угроз — а она, будто кипятком ошпаренная: «Ты мне не доверяешь?!» Голос сорвался на визг, слёзы, хлопанье дверями и фраза, которую она повторила раз десять подряд: «Я не какая-то там! Я — твоя жена!»

На тот момент нашему сыну было два месяца. Маленький комочек в пижамке с пингвином, пахнущий молоком. Я и правда не сомневался. Хотя… Нет, вру. Уже тогда сомневался. Просто себе не признавался.

Повод был. За пару недель до этого я случайно увидел, как она на парковке у торгового центра обнималась с каким-то мужиком. Не крепко, не романтично, но не по-дружески. Когда я спросил, кто это, ответ был в духе «Ты что, совсем? Это просто знакомый, помог сумки донести». А потом была ссора. Большая. И та самая истерика на тему доверия, семьи и «ты меня убиваешь такими подозрениями».

Я проглотил. Потому что боялся. Потому что сын. Потому что любовь.

Прошло шесть лет. Жили мы, как все. Сын рос — подвижный, умный, языкатый. Вот только с каждым годом всё больше становилось ощущение, что я смотрю на чужого ребёнка. Не моего. Поначалу думал: ну не может же быть такое. Но глаза не обманешь. Ни одной моей черты. Ни внешне, ни в характере.

Родственники шутили: «Слушай, может, вас в роддоме перепутали?» Смеялись. А мне не до смеха было. Особенно когда на дне рождения сосед, дед Семён, глядя на сына, сказал: «Ну вылитый Серёга, только в детстве. Помнишь такого? Он ведь с твоей до тебя мутил. Тренер, здоровый такой был». Я помнил. Ещё как.

Серёга был типичный красавчик — гладко выбритый, загорелый, весь в обаянии. Работал в спортзале, куда Ира тогда ходила чуть ли не каждый день. Я появился в её жизни позже, когда она с ним якобы «порвала». Говорила, что он был самовлюблённый и ненадёжный, а я — наоборот. Спокойный, стабильный. Слово за слово, и вот мы уже живём вместе. Через пару месяцев — задержка, тест, слёзы счастья и фраза: «Это судьба, понимаешь?» А я что? Поверил.

И вот теперь смотрю на сына и думаю — что, если это не моя судьба, а чужая?

Сначала было отвращение к самому себе за мысли. Потом — раздражение на неё. Потом — злость. Но доказательств нет. Это просто ощущения. Я их гнал. До тех пор, пока однажды не зашёл в аптеку. И увидел на полке коробку с надписью: «Домашний тест на отцовство. Без боли. Без лабораторий».

Купил. Из интереса, якобы. Ну да, конечно. Просто в тот момент всё щёлкнуло. Понимаешь, не было уже страха. Была только усталость от неопределённости.

Сделал всё по инструкции. Сын спал. Я тихо вытащил его зубную щётку. Себе взял слюну ватной палочкой. Вечером запаковал, отправил.

Ждал неделю. Не говорил никому. Даже себе.

Когда пришёл результат, сердце стучало так, будто собиралось выломать грудную клетку. Открыл письмо. Прочёл.

Вероятность отцовства: 0%.

Сел. Посидел. Потом встал. Налил себе воды. Выпил. Потом снова сел.

Показал ей бумагу вечером. Без слов. Просто протянул.

Она взяла, прочитала, застыла.

— Это ошибка, — прошептала.

Я молчал.

— Ты что, правда в это веришь? — голос дрожал, но слёзы были фальшивые.

— Верю. Бумаге верю больше, чем тебе.

Тут она опустилась на пол.

— Ну и что ты теперь хочешь? Разрушить семью? Он же считает тебя папой! Ты для него — ВСЁ!

— А я для тебя кто был?

— Я… я запуталась. Это было один раз. Я тогда ещё не знала, что мы с тобой будем вместе. А потом ты так заботился… Ты был лучшим отцом. И я подумала — зачем рушить, если всё хорошо?

— А мне? Мне жить с этим — не «рухнуть»?

Она пыталась схватить меня за руку. Я отодвинулся.

— Ты не понимаешь. Это ведь ничего не меняет! Он — твой сын!

— Нет. Биологически — не мой. А всё остальное теперь под вопросом.

Она уехала через два дня. Сказала, временно. Мол, «дать мне подумать». Не понимаю, над чем тут думать. Ложь — она как яд. Даже если привык — всё равно отравляет изнутри.

Сын остался со мной. По суду ещё ничего не оформлено. Он пока ничего не знает. Для него я — папа. Настоящий. И вот тут самый тяжёлый момент. Потому что я его люблю. Не как игрушку. А по-настоящему. Он растёт рядом, рассказывает мне, как влюбился в одноклассницу, как подрался с Ванькой на перемене, как боится математики и обожает пельмени с уксусом.

И я не знаю, что с этим делать.

Вчера он подошёл, обнял и говорит:

— Пап, а если бы я был не твоим, ты бы меня всё равно любил?

Я замер.

— Почему спрашиваешь?

— Да просто. Сон странный снился. Что у меня другой папа. Но я проснулся — и ты здесь.

И вот сидишь ты, взрослый мужик, с мозгами, с логикой, с принципами. А на руках у тебя пацан, который не виноват ни в чём.

А виновата та, кто всё это подстроила. Кто выбрала удобство вместо правды.

Теперь-то мне всё понятно. Почему она с пеной у рта доказывала, что тест — это «оскорбление», что «так нельзя», что «я уничтожаю доверие». Потому что знала. Потому что боялась.

Значит, правильно боялась.

Что дальше будет — не знаю. Пока просто живу. Смотрю на пацана. И понимаю: да, он чужой по крови. Но не по жизни. А вот она — наоборот.