Когда я была молода.

Яньше… Когда я была молода… И мне было тли… - часто начинает какой-то из рассказов о себе моя четырехлетняя крестница Анечка… При этом, серьезно глядя в потолок с усталостью от жизни балерины в отставке.                                                                                              Ах, детские годы! Когда открывается мир, когда уже всё серьезно, и начинаешь воспринимать происходящее по-взрослому!..


- Давай, доедай быстрее кашу, опаздываем! – поторапливает Анечку за столом папа, одновременно загружая в рот младшей дочке Машуне ложку фруктового пюре и вытирая её перепачканные щечки слюнявчиком.               
– Паап, а почему ты вчеа обманул маму? – не слишком ускорившись, медленно говорит Анечка.
                           – Что значит «обманул»? Когда это я ее обманывал? – замер с ложкой перед ртом младшей папа, с удивлением глядя на Анечку.                                               
– Ну, вчеа, когда после садика мы гуляли на площадке, и я упала в гьязь, когда ты ещё болтал с мамой Миши, почему ты сказал потом, маме что такой гьязной ты взял меня из садика?
Не дождавшись очередной порции пюре, Машенька, тем временем, сама заглатывает зависшую перед лицом ложку. Опомнившись, папа снова вытирает ей лицо.
- Видишь ли, - начинает он оправдываться, — это называется не «обманул», а «схитрил».

До детского садика совсем недалеко, но и здесь по дороге приходится отстаивать длинную пробку перед долгим светофором. Папа нервно смотрит на часы.
- Пап, а давай схитъим, - предлагает из детского креслица Анечка.                               
– Это как?                                                                
- Давай не пойдём в садик, а потом скажем, что у меня все зубки заболели.                        
– Ну, нет. Это будет обманом, - строго говорит папа.       – Вообще не вижу язницы со вчеашним днём, - качает головой Аня.

Иногда я приезжаю к ним в гости, и мы с Анечкой и её папой идём гулять, вернее, едем. Я с Анечкой - на великах (мне вручают велик их старшего сына). А папа берет самокат. Маршрут наш пролегает по Большой Пироговской, мимо академии Сеченова к Новодевичьему монастырю, точнее, к кафе в Новодевичьем проезде. Там мы закупаемся кофе и мороженым. Студенты–медики, коих там большинство, воспринимают нас, как нормальную, крайне современную, продвинутую семью: два мужчины и дочка с ними, которая называет обоих по именам.
Тем более, персонал нас там уже знает. Как-то, пока мы с приятелем делали заказ у стойки, с Анечкой заговорила молоденькая официантка:                                - А с кем ты здесь? – последний вопрос официантки, что мы слышали, возвращаясь.
– С папами, не раздумывая ответила Анечка.

Усаживаясь, папа строго наказывает дочке:
- Берешь мороженое на кончик ложечки! Поняла? Ни в коем случае не целую ложку!
Дочка послушно кивает.          
Заболтавшись, видим, как Анечка отправляет в рот мороженое целыми ложками, одну за другой.   – Аня! Что я тебе сказал?! – возмущается папа, - Ты обманываешь меня!                          
- Нет! Я хитъю, - улыбается Анечка, сощурив глазки хитрыми скобочками.

Дальше мы катаемся по парку у Новодевичьего, иногда зависая у уток, на детских площадках и на качелях.

- Эй, дедушка! – у внучки кепка упала, кричит нам вслед какой-то пожилой гражданин.
Притормаживаем. Возвращаемся. Благодарим, поднимая потерю. Едем дальше.                                         У мостика Анечка спрашивает:                          
- Паап, а чего этот дядя с усами тебя дедушкой назвал? - А этот дядя с усами сам давно стал дедушкой, вот и хочет, чтобы все вокруг него тоже были дедушками, - назидательно говорит папа.                                                              
И мы, распугивая прохожих и голубей, мчимся дальше, к набережной. Анечка беспрерывно звонит в звонок зазевавшимся пешеходам.

Если кто увидит на указанном маршруте двух пожилых бородатых мужчин с дочкой на великах и самокате, знайте – это мы!   

Источник: автор