Не забывай...

Вокруг заспанной хозяйки радостно прыгал молодой ротвейлер, а она, не торопясь и зевая, собиралась на утреннюю прогулку.
Прозрачный воздух, ранний, тихий, весенний приветствовал редких прохожих ароматом только что распустившейся сирени.

Туго натянутый поводок едва сдерживал собаку: неугомонная Берта рвалась на волю, ее энергия, бьющая через край, требовала выхода, срочного выхода! Девушка же мечтала побыстрей вернуться в тёплую кровать к приятному, но прервавшемуся сну.
На площадке для собак мадемуазель отстегнула поводок, позволив Берте беспрепятственно резвиться на отведённой территории. Сама же присела на скамейку неподалёку и закрыла глаза.

Но на этот раз собака не удовлетворилась привычным моционом на надоевшей площадке. Она легко перепрыгнула самодельное ограждение из автомобильных покрышек, любовно разрисованных местными кинологами, и, оглядываясь на хозяйку, как бы призывая следовать за ней, беспечно потрусила в сторону зелёного массива на окраине города.

– Берта! Ко мне!
Но та и ухом не повела, продолжая упрямо двигаться к намеченной, только ей ведомой цели.
Девушке ничего не оставалось, как попытаться догнать избалованную воспитанницу…

Древний город не спешил открывать все свои тайны и секреты вновь прибывшим. Верная Берта по мере сил помогала юной хозяйке познавать место, в котором та оказалась по воле случая. Вот и сейчас, раздвигая в сторону, как зелёный полог, берёзовые ветви, студентка пятого курса в поисках собаки очутилась на заброшенном Донском кладбище Ярославля…

– Берта! Бертааа… Вот негодница!
Но собаки и след простыл.

Буйно разросшиеся кусты сирени над старинными дореволюционными и советскими надгробиями ограждали мир мёртвых от беспокойного мира живых, а запах майских цветов дурманил голову.

Девушка забыла о времени, забыла о розыске любимой собаки, она медленно шла и внимательно читала витиеватые эпитафии, высеченные на камне, рассматривала сохранившиеся портреты. Студентка представляла всех этих людей, некогда ходивших теми же тропинками задолго до её рождения…
Внезапно кусты сирени поредели, и на светлой поляне подле полуразрушенной православной часовенки девушка увидела Берту в окружении многочисленных людей.

Перебинтованные раненые Великой Отечественной войны, служащие текстильной мануфактуры, женщины с малышами на руках, исхудалые дети-блокадники, местные ребята, беременная девушка, знаменитый городской фотограф, уважаемый врач с саквояжем – все они внимательно, выжидая, смотрели в её сторону.

– Пожалуйста, не бойся! Мы – тлен и прах, но мы не причиним зла. О нас забыли, и теперь сюда редко заходят гости. Расскажи, как сейчас живут те, кто остался после нас, – обратился к испуганной студентке некто из толпы…

Пока взволнованная девушка сбивчиво пыталась поведать ушедшим много лет назад предкам о том, что творится за зелёными ветвями старого некрополя, Берту ласково обнимал за шею и трепал по холке маленький мальчик. Собака не осталась в долгу и при расставании от души облизала шершавым языком чумазое лицо мальчугана. Звонкий детский смех долго витал в неподвижном сиреневом воздухе…

Возвращаясь домой, будущая специалистка в области теплотехнологий никак не могла поверить в произошедшее. Усталая собака мирно семенила рядом. Высокие стеклянные шпили небоскрёбов равнодушно тянулись в голубое небо. Современные люди, уткнувшись в смартфоны, хаотично передвигались по тротуарам. А в кармане студентки лежал небольшой листок бумаги: маленький Митя подарил на память Берте рисунок, сделанный на скорую руку огрызком синего химического карандаша. На этой картинке по дуге-радуге гулял крохотный человечек с большой собакой на поводке…

Через много лет Берты не стало. А на рабочем столе главного инженера крупного завода до сих пор под стеклом лежит детский, выцветший рисунок: по радуге-дуге так и не повзрослевший Митя выгуливает верного друга…


* * *
На кладбище, где мы с тобой валялись,
разглядывая, как из ничего
полуденные облака ваялись,
тяжеловесно, пышно, кучево,
там жил какой-то звук, лишённый тела,
то ль музыка, то ль птичье
пить-пить-пить,
и в воздухе дрожала и блестела
почти несуществующая нить.
Что это было? Шёпот бересклета?
Или шуршало меж еловых лап
индейское, вернее бабье, лето?
А то ли только лепет этих баб –
той с мерой, той прядущей, но не
ткущей,
той с ножницами? То ли болтовня
реки Коннектикут, в Атлантику текущей,
и вздох травы: «Не забывай меня»…

#my_fantasy