На самокате по Воронежу: от Столлей до Ростроповичей, или семейный портрет на фоне истории

Часть первая. Лирическая.

Иногда полезно вырваться из плена домашней рутины и подарить себе час-полтора освежающей прогулки с неожиданными знакомствами и интересным общением.

Так было и на этот раз – пользуясь устоявшейся, не по сезону тёплой осенней погодой я выкатила любимый самокат за ворота тесного двора. На улицах властвовал поздний вечер, город переливался огнями. Я катила по свободным от пешеходов тротуарам, наслаждаясь скоростью, ветром, бьющим в лицо, и физической возможностью размять затёкшие мышцы. Я летела от памятника к памятнику, каждому мысленно отвешивая поклон, а в голове звучала красивая, но случайная мелодия, исполняемая виртуозным виолончелистом.

Вдруг я почувствовала, что на бульваре уже не одна.

Кто-то преследовал меня. Я ускорилась. Ускорился и таинственный незнакомец. Решив оторваться от настырного «хвоста», следующего за мной по пятам, я резко свернула в тёмный переулок. Прогремев по разбитой мостовой, я выкатила на яркий Проспект, затормозила, спрыгнула с самоката и, обернувшись, смело взглянула в лицо тому, кто наглым образом лишил меня удовольствия вечернего променада.

Моему удивлению не было предела! Передо мной оказался хорошо одетый бородатый господин в котелке на огромном старинном бицикле. Мой самокатик рядом с этим деревянным, весом в три пуда динозавром выглядел несмышлёным маленьким щенком.

– Мадам, задали же Вы жару! Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не отстать от Вас.
Господин посмотрел на карманные часы.
– Приглашаю Вас на семейный ужин. Через пять минут мы должны быть на месте.

Мы покатили рядом друг с другом. Он – на огромном велосипеде, я на верном самокате.

Мы ехали по знакомому Проспекту, но я заметила, что с каждым метром улица меняла свой привычный облик. Исчезли современные припаркованные автомобили, яркая городская подсветка уступила место газовым фонарям, ровное асфальтовое полотно странным образом трансформировалось в булыжную мостовую позапрошлого века.

Мы торопились в пути из настоящего в прошлое на семейный ужин.

В своём спутнике я признала промышленника, мецената, известного некогда в Воронеже Вильгельма Германовича Столля, чей памятник я проехала всего несколько минут назад.

Мы спешились на Нееловской улице, возле краснокирпичного двухэтажного доходного дома частного поверенного Роменского. Мягкий свет окон второго этажа притягивал запоздалых путников.


В уютной гостиной нас ожидали. Во главе овального дубового стола под зелёным абажуром сидел родоначальник славной воронежской династии, добрый доктор и любитель органа Герман Фёдорович Столль с супругой Оттилией Германовной.

Здесь собрались все, о ком я читала в книгах и в интернете: дети доктора, сыновья и дочери, зятья, известные и почитаемые в городе, внуки, правнуки и праправнуки с мировыми именами. Я вглядывалась в приветливые лица этих людей и благодарила судьбу за возможность так близко соприкоснуться с историей, свершившейся в Воронеже...


Часть вторая. Биографическая.

Генеалогическое древо воронежских Столлей-Мюфке-Пуле-Ростороповичей условно берёт своё начало от Германа Фридриховича Столля (Штолля) (1812-1887), родившегося в Прибалтике, в семье лютеранского пастора.

Юношей Герман закончил медицинский факультет Дерптского Университета (летом-осенью 1918 году университет был эвакуирован из Эстонии в Воронеж, спасаясь от произвола германского кайзера, и стал основой ВГУ).
В тридцать лет, будучи уже семейным человеком, Герман Фридрихович, узнал о имеющейся в Воронеже вакансии городового врача и поспешил занять эту должность.

Как хорошего и отзывчивого врача Столля ценили не только в Воронеже, но и в окрестных селениях, откуда к нему часто приезжали крестьяне.

Профессиональный и человеческий облик Германа Фёдоровича характеризуют воспоминания его современников:

«Доступ к этому целителю человеческих недугов был свободен для всех без различия во всякое время года и во всякую пору дня и ночи. Ни мало не медля и не обнаруживая ни словом, ни жестом ни малейшего раздражения за нарушение его ночного покоя, он наскоро кое во что одевался и, не повязав даже себе на шею галстука, в спальных, часто на босу ногу туфлях, стремительно выходил из квартиры и, сев в присланный за ним экипаж, беспрестанно торопил кучера. По прибытии в дом и тщательном осмотре больного он не довольствовался одним только прописыванием больному лекарства и не торопился своим отъездом, как это обыкновенно бывает, а сам принимал деятельное участие в уходе за больным, ставил ему пиявки или горчичники, и оставлял больного тогда, когда в состоянии его замечалось уже некоторое улучшение. Поэтому не было ничего удивительного в том, что он не раз вырывал из рук смерти уже, как казалось, совершенно намеченные ею жертвы. Мало этого: людям бедным, не имевшим средств на покупку лекарств и улучшение пищи для больного, он давал свои собственные деньги».

Супруга доктора «была помощницей в деле врачевания бедноты; она его самого поддерживала, одушевляла, а больных отогревала, кормила, давала им покой. Госпожа Столль редко жертвовала, но незаметно, тихо, скромно она всегда оказывала беднякам вспомоществование».

Ко всему прочему добрый доктор являлся незаменимым гласным городской думы, многолетним церковным старостой лютеранской кирхи во имя Святой Девы Марии, а также был известен как музыкант-любитель. Он освоил фортепиано, фисгармонию, орган, ни одно богослужение не обходилось без его игры. Дома устраивал вечера-концерты собственными силами и с приглашением друзей.

И вот, спустя два дня, после празднования своего семидесятисемилетия, доктор как обычно сидел в кирхе за любимым инструментом, «но в тот момент, когда пение псалма должно было сменится органом, за которым сидел Герман Фёдорович, присутствующие услыхали шум падения – это их маститый патриарх закончил свои дни: Герман Фёдорович упал лицом, упал уже мёртвый, без стона, без звука…»


В браке у Германа Фёдоровича и Оттилии Германовны появилось на свет семеро детей.

Старший сын Вильгельм родился в городке Радзивиллове Волынской губернии, ныне это город в Ровенской области Украины.
Так вот, на рубеже веков фамилия Столль прочно ассоциировалась в Воронеже и мире именно со старшим сыном доброго доктора – Вильгельмом Германовичем, памятник которому стоит с 2019 года на пешеходной зоне улицы Карла Маркса.


Вильгельм приехал в Воронеж вместе с родителями в возрасте двух с половиной лет. Здесь же окончил гимназию, техническое образование получил в Санкт-Петербурге. Стажировался в Европе. Вернувшись из-за границы, где успешно «усовершенствовался в механике», двадцатисемилетний Вильгельм открыл мастерскую при помощи отца, который приобрёл дом на Большой Садовой улице недалеко от кирхи с усадьбой, простиравшейся почти на весь квартал. Рабочих в мастерской было пятеро, мастером выступил сам Вильгельм и собственноручно сложил первый кузнечный горн (к 1916-му году на заводе Столля уже трудились 951 человек).

Мастерская со временем переросла в крупнейшее на территории Российской Империи предприятие по выпуску сельскохозяйственного оборудования. Предприятие постоянно модернизировалось и расширяло ассортимент выпускаемой продукции. Через десять лет существования «фабрики для сельскохозяйственных орудий» впервые в Воронеже применили паровой двигатель. В конце девятнадцатого века на базе «Товарищества механического завода Столль и Компания» было организовано первое в городе Акционерное Общество «В.Г. Столль и К°», в состав которого входили немецкие, шведские, английские, французские, американские компании. Бывал с визитом в Воронеже и инженер, король нефти Эммануил Нобель, племянник знаменитого изобретателя динамита и учредителя одноимённой премии Альфреда Нобеля.

В начале двадцатого века, кроме воронежского завода, акционерному обществу принадлежал большой завод в Челябинске, а склады с фирменной сельхозтехникой располагались в восьмидесяти населённых пунктах от Варшавы до Владивостока.


По производительности труда и авторитету в промышленном мире более мощной, чем воронежская фирма, тогда не существовало; ее продукция завоёвывала самые престижные награды на международных выставках.

От былого величия Воронежского машиностроительного завода имени Ленина, который принял эстафету от завода Столля при смене эпох, в настоящее время остался лишь кусок краснокирпичной стены в стиле модерн, с укором взирающей на суету современного мира, напротив которой и установлен памятник промышленнику, меценату (курировал местное попечительство слепых, построил Глазную лечебницу, функционирующую до сих пор), общественному деятелю (гласный городской думы в течении двух сроков) и спортсмену (организовал первый в городе кружок велосипедистов).


Завод Ленина, бывший Столлевский, окончательно прекратил свою работу в 2001 году. Промышленность стала в тягость для города-миллионника. Территория завода, находящаяся в центре Воронежа, была распродана по частям. Большую часть корпусов уничтожили. Здесь вырос элитный жилой комплекс «Солнечный Олимп», появились развлекательные, торговые и офисные помещения, коммерческие ВУЗы.

Могила основателя завода, который умер уже в Советское время (в 1920 году), в посёлке при станции Графской, где он с женой организовал детский санаторий и семейный приют-училище для слепых девушек, разумеется, не сохранилась.

Наследников у Вильгельма Столля и Анны Айдаровой не было. Семейная пара прожила счастливо в браке всего лишь год, до самой внезапной смерти Анны Григорьевны, но успели удочерить слепую девочку, чьи дети, внуки сейчас живут в Воронеже и бережно хранят память о Вильгельме Германовиче, чьи деяния на ниве благотворительности не менее значимы, чем его профессиональная деятельность…

Хотелось бы упомянуть ещё об одной родственной ниточке, берущей начало от доктора Германа Столля и связывающей Воронеж и Казань.

Старшая дочь доктора, сестра Вильгельма, – Мария в двадцать четыре года сочеталась брачными узами в лютеранской кирхе с тридцатичетырёхлетним единоверцем Людвигом Мюфке.

Людвиг был родом из Эстляндской губернии. В Воронежских краях оказался десятилетним мальчиком вместе с родителями, братом и сёстрами. Отец, по профессии агроном-овцевод, нашёл место управляющего в чьём-то имении.
В 1847 году в Воронежской губернии свирепствовала эпидемия холеры, от которой умерли супруги Мюфке. Иоганн и Марианна оставили четверых детей без средств к существованию и совершенно одинокими. На тот момент Людвигу исполнилось около четырнадцати лет. Его взял на попечение аптекарь Карл Андреевич Вернер. Не остались без воспитания и должного присмотра добрых людей и другие дети Мюфке.

Сметливый, одарённый, трудолюбивый Людвиг в короткие сроки овладел ремеслом провизора. Людвиг Мюфке вскоре стал очень известным и любимым человеком в Воронеже. Его знали все.
Прослушав курс лекций в Московском университете и успешно выдержав экзамены, он начал самостоятельно заниматься провизорской деятельностью.

На начальном этапе тесть, Герман Столль, помог купить аптеку у умершего аптекаря Гофмана, в которую Людвиг вложил много стараний и забот. К 1901-м году он владел сетью заведений со штатом около ста человек: тремя аптеками, где продавались не только лекарства, но и духи оригинальных ароматов для мужчин и женщин, заводами по производству фруктовых и минеральных вод. При одной из аптек Мюфке открылся «химико-микроскопический и бактериологический кабинет для исследования мочи, мокроты, крови и прочих отделений и выделений человеческого организма». Впервые в Воронеже стал принимать на работу в аптеку учениц-девушек, также при аптеках заработали отделы по продаже велосипедов, с лёгкой руки Вильгельма Столля.

Фамилия Мюфке для воронежцев вскоре стала нарицательной. Выражение «сбегать к Мюфке», означало сходить в аптеку.


Мюфке содержал своё хозяйство в идеальном порядке. По велению души, он оказывал постоянную помощь лечебницам, как городским, так и земским: продавал лекарства на льготных условиях, открывал широкие и выгодные кредиты, бедноте отпускал медикаменты бесплатно, жертвовал деньги и свою продукцию детскому приюту, сиротскому убежищу, Дому трудолюбия.
Был дружен с многочисленными родственниками жены. В его доме постоянно кто-то квартировался или гостил. При погребении семидесяти пятилетнего Людвига Ивановича Мюфке, пастор произнёс проповедь: «Усопший был достойным и высокочтимым не только в домашнем быту и в его специальном деле, но и снискал себе уважение и любовь и среди жителей города и всей губернии, которой он посвятил всю свою силу, всё своё тёплое сердце».

В семье Людвига и Марии появилось на свет семеро детей.

Старший сын Карл учился в Воронежской гимназии, поступил в Петербургскую академию художеств. За хорошую учёбу был поощрён поездкой в Европу, по возвращению из которой направлен в Казань, где прожил двенадцать лет и благодаря своему таланту зодчего стал автором известных Казанских архитектурных памятников общегосударственного значения: здания Казанской художественной школы и знаменитого своей красотой Дома Ушковой, где сейчас размещается национальная библиотека Татарстана.


Дом Ушковой – это свадебный подарок сына одного из крупнейших казанских промышленников прекрасной возлюбленной. Величественный дом в самом центре Казани строился пять лет, брак влюблённых просуществовал три года.

После смерти любимой супруги Натальи Карл Людвигович Мюфке переехал в Саратов, где оставил после себя возведённые на века корпуса Саратовского Государственного Университета.


Второй брак Карла не сложился. В тридцатые годы двадцатого века здоровье его сильно пошатнулось. В страшное голодное время, зарабатывал себе на пропитание вышивкой. Закончил жизнь в полном одиночестве. За гробом архитектора шли всего три человека – председатель месткома, сотрудник саратовской библиотеки и бухгалтер.

Младший сын архитектора (было двое сыновей от первого счастливого брака) Константин Карлович Мюфке стал актёром театра и кино. Два года (1927-1928 гг.) играл в Драматическом театре Воронежа, родине отца. Приобрёл широкую известность как один из первых исполнителей ролей Ленина и на театральной сцене, и в кинематографе: «Великое зарево», 1938 года…


Теперь пора вернуться к доктору Герману Столлю и его средней дочери Анне, которая в шестнадцатилетнем возрасте, опередив старшую сестру Марию, вышла замуж за прибывшего из Петербурга учителя немецкого языка тридцатиоднолетнего Александра Пуле, чьи предки вполне могли быть выходцами из Франции, которые после революции 1789 года покинули родину и нашли приют в прибалтийских землях Российской империи.

Александр родился в Лифляндской губернии, получил звание лекаря, окончив Дерптский университет. Но профессиональное образование осталось втуне. Несколько лет прожил в Москве в качестве домашнего учителя, в Петербурге. Отсутствие уверенности в завтрашнем дне, трудности и дороговизна жизни в крупных городах привели его к мысли поступить на государственную службу в провинции. Выбор пал на Воронеж, где проживал Михаил Фёдорович Де-Пуле – литературный критик, публицист, педагог, краевед, журналист, общественный деятель, с которым они, возможно, состояли в родстве, степень которого определить не так-то просто.

Александр Пуле принял должность преподавателя немецкого языка в престижном учебном заведении – Воронежском Кадетском корпусе, носившего имя Великого Князя Михаила Павловича.

За десять лет педагогической деятельности дослужился до чина коллежского асессора, но педагогом Александр Петрович был не очень умелым. И это не мудрено, ведь профессионального образования он не имел. Ему постоянно приходилось заниматься русским языком, чтобы переводить тексты с немецкого без каких-либо затруднений. Так же на службе возникали сугубо личные счёты между офицерами-воспитателями и штатскими преподавателями. Волновали Пуле и извечные проблемы взаимоотношений учителя-предметника с учениками. По его мнению, военные гимназисты учились из рук вон плохо, особенно неудовлетворительны их успехи по немецкому языку.

«Учеников переводят из одного класса в другой без всякого знания по иностранным языкам», – сетовал Александр Петрович.

Супруга Анна Германовна в служебные дела мужа и финансовые проблемы не вникала: «не привыкши заниматься серьёзными делами, я хожу как в потёмках». Вместе с тем она обладала расчётливым умом и жизненной практичностью, помимо прекрасного контральто (будучи и замужней дамой участвовала в благотворительных концертах). Житейская расчётливость, унаследованная от отца Германа Столля, до поры до времени не была востребована и дремала в ней.

В двадцать девять лет Анна Германовна осталась вдовой. Тринадцать счастливых лет она прожила в замужестве. У неё на руках осталось семеро детей от полутора до двенадцати лет.

Александр Петрович скончался в годовщину помолвки, в возрасте сорока пяти лет, от душевной болезни, усугубившейся от потери родителей, дурным материальным положением сестёр и случайной травмой – гуляя по саду наткнулся лбом на ветвь дерева, что привлекло к частой головной боли…

И вот, пришла пора обратиться к детям Александра и Анны Пуле.

Первым ребёнком в семье была Матильда, по-семейному – Тюля. Чтению и письму её обучил отец. Позже Тюля поступила в Мариинскую женскую гимназию, окончив только пять классов вместо положенных семи. Девушка была уволена по прошению матери, предположительно причиной увольнения стала болезнь Анны Германовны.

Матильда не блистала успехами. Средний балл по всем предметам составил 3,5, только немецкий язык был оценён на отлично. Но несмотря на невысокие оценки Матильда являлась девушкой достаточно развитой и смышленой, о чем свидетельствуют сохранившиеся письма к крёстному – Михаилу Де-Пуле.

В неполных девятнадцать лет Матильда Пуле вышла замуж за двадцатидвухлетнего приезжего преподавателя музыки Витольда Ганнибаловича Ростроповича.

Витольд Ганнибалович, старший сын своего отца, поляк по происхождению, получил прекрасное домашнее образование. Дальнейшее образование получал в Лейпциге, где постигал азы инженерного дела в Политехническом училище и в то же время брал частные уроки игры на фортепиано у профессоров консерватории. В конечном итоге любовь к музыке восторжествовала над приверженностью к техническим наукам, и в 1879 году Витольд оказался в великорусском Воронеже, где среди местного дворянства предположительно имелись родственники его бабушки по отцу Франтишки Гаушильдт, на чью помощь и покровительство в первое время он мог рассчитывать.

Благодаря женитьбе на Матильде Пуле Витольд навсегда остался в Воронеже.

Из письма Анны Германовны Пуле (матери Матильды) к крёстному дочери Михаилу Де-Пуле:

«Тюля выходит замуж. Жених Тюли – молодой милый образованный человек. Он поляк, родители его живут в Варшаве. Он учитель музыки, играет превосходно и зарабатывает довольно. Человек он хороший, не пьёт, не играет, живёт скромно, занимается уроками, хотя имеет богатых родителей. Данные все хорошие, надеюсь и прошу Бога, чтобы они были счастливы. Они любят друг друга, как видно, сильно, но разумно, не слепо. Дай Бог, чтобы эта любовь никогда не остыла. Все наши довольны выбором Тюли, дедушка (Герман Столль) не совсем, потому что Витольд Ганнибалович не лютеранин».

Венчание Витольда и Матильды состоялось в мае 1880 года в католическом молитвенном доме на Большой Садовой (флигель рядом с кирхой), который католики снимали для своих служб у лютеран, отличающихся исключительной веротерпимостью. Вот так через многие годы Герман Фёдорович Столль породнился с католиками.

Как учитель музыки Витольд Ганнибалович довольно быстро сделался востребован в Воронеже.

По своей натуре он предпочитал индивидуальную работу: он, ученик и инструмент. Желающих, от которых не было отбоя, он обучал у себя дома. Конкуренции между учителями музыки в Воронеже тогда практически не существовало. На город с населением в пятьдесят тысяч человек в 1870 году их насчитывалось не более десяти.

Через руки маэстро Ростроповича прошли многие начинающие талантливые музыканты. Помимо домашних индивидуальных уроков он вёл занятия в мужской классической гимназии, и возможно, Витольд Ганнибалович, поступил на службу в гимназию, для того чтобы облегчить учёбу сыновьям, Станиславу и Леопольду, которые вряд ли при музыкальных дарованиях могли блистать в науках. Также являлся автором музыкальных сочинений («Две прелюдии»), которые активно издавались и переиздавались в Воронеже и пользовались спросом в других городах России, особенно «Педагогический сборник сочинений для фортепиано, распределённых по степеням трудности с обозначением аппликатуры и педали, изданных под редакцией В.Г. Ростроповича». Активно занимался общественной деятельностью, его внук Мстислав в одном из интервью назвал его «музыкальным проповедником Воронежа». Витольд Ганнибалович выступил одним из инициаторов возникновения музыкального общества в Воронеже. За время существования общества тихую провинцию посетили многие выдающиеся русские и зарубежные музыканты: арфист Альберт Цабель, скрипач Николай Галкин, хор Дмитрия Агренева-Славянского, балетмейстер Мариус Петипа, пианистка Анна Николаевна Есипова, испанский скрипач и композитор Пабло Сарасате.

Витольд Ганнибалович внезапно ушёл из жизни в 1913 году. Жизненный путь завершился в возрасте пятидесяти пяти лет.

Из статьи «Воронежского телеграфа» того времени:

«Музыкальное влияние Витольда Ганнибаловича на учащуюся молодёжь было громадно: живым примером тому могут служить его дети, в особенности молодой даровитый виолончелист Леопольд, талант которого развился так рано благодаря личному влиянию отца».

Леопольд был младшим из четырёх детей Витольда и Матильды. В воронежской мужской классической гимназии проучился всего три года, два класса плюс приготовительный. Музыкальное образование начал у отца с восьмилетнего возраста по роялю, по виолончели у чешского виолончелиста Александра Лукинича, проживавшего тогда в Воронеже. В тринадцать лет переехал в Петербург, где уже обосновались брат и сестра Ядвига, и продолжил образование, одновременно обучаясь и в гимназии, и в консерватории.

Летние месяцы юный Леопольд проводил у родителей в Воронеже.

После окончания Петербургской консерватории с малой золотой медалью некоторое время служил в оркестре Мариинского театра, позже стал профессором Саратовской консерватории, много гастролировал за рубежом и по России.


Летом 1919 года Леопольд приехал в Воронеж навестить мать, овдовевшую Матильду Александровну, продолжающую жить в доходном доме Роменского (современный адрес – улица Пятницкого, 54).

Шла Гражданская война. 1 октября город заняли белые. Выехать из Воронежа не было возможности, железнодорожные пути перерезали. И в местной газете появилось объявление о якобы предстоящем в ближайшее время концерте известного виолончелиста Леопольда Ростроповича. Также публично было заявлено, что вырученные деньги за концерт пойдут в личное распоряжение царского генерала Шкуро, а маэстро создаст оркестр из добровольцев имени «славного генерала Деникина».

Музыкант ушёл из города, как только белых выбили из Воронежа, и ровно через год вновь вернулся в отчий дом.

Как человеку достаточно аполитичному, Леопольду Витольдовичу было безразлично, кто находится у власти: большевики, кадеты, эсеры, красные, белые, зелёные. Для него в первую очередь была важна творческая свобода: иметь возможность совершенствовать свои музыкальные способности и заниматься любимой работой. Вот и на этот раз визит Ростроповича на родину был совмещён с полезным вроде бы занятием: у музыкального отдела Народного комиссариата просвещения возникла потребность обследовать «музыкальное дело» в Воронежской и Курской губерниях с донесением об итогах в Москве. Ростропович был рад возвращению в родной город, но мандат от Наркомпроса не защитил его от доноса и клейма «белогвардейского держиморда», «генеральского музыканта», «почтеннейшего мужа, услаждающего слух чудными звуками симфонического оркестра пьяных банд Мамонтова и Шкуро». Ростроповича арестовали.

Из протокола допроса:

– Было ли написано Вами объявление на 1-й стр. «Воронежского Телеграфа» №3 от 22 сентября, где говориться о Вашем концерте в пользу Шкуро и о том, что Вы организуете концерт им. Деникина?
– Это объявление было написано мной под диктовку 2 пришедших ко мне деникинских офицеров, заставивших меня это сделать под угрозой расправы по военному времени.
– Выступали ли Вы на концертах при белых?
– Ни разу. Ни в каких концертах не выступал и не служил белым.
– Почему Вы не выступали на концертах, раз в газете было помещено вышеназванное объявление?
– Я не желал выступать и поэтому симулировал болезнь.
– Какую болезнь Вы симулировали?
– Болезнь пальца руки…

– Как у Вас пошло дело с налаживанием оркестра имени Деникина?
– Ко мне приходили ученики, но я оттягивал нарочно начало занятий.
– Вы пишете своей матери: «Лебедев-Полянский и Буров делают мне массу всяких предложений, но я пока что по некоторым причинам отклоняю. Об этих причинах сообщу лично». Что это за причины?
– Я надеялся, что меня как австрийского подданого отправят за границу, где я сумею совершенствовать свои музыкальные способности. Поэтому я и затягивал своё согласие на предложение Лебедева. Повторяю, что нигде у белых не служил, не выступал и объявление написал только под угрозой.

Красная власть приговорила музыканта к двум годам заключения, по амнистии срок был сокращён до года. Термин «концлагерь» в молодой советской России достаточно часто употреблялся в документах и газетах.

В те годы в Воронеже существовало два концентрационных лагеря, где неблагонадёжных граждан подвергали принудительным работам. Один, более крупный, помещался в Митрофаньевском мужском монастыре (нынешний главный корпус ВГУ), при этом продолжал действовать и монастырь, только значительно притеснённый внутри своих же строений; второй находился на территории Тихвино-Онуфриевской церкви, построенной воронежским фабрикантом Потапом Гардениным в первой половине восемнадцатого века и действующей поныне по адресу переулок Фабричный, дом 8.

Заключённые оказывались в концлагере по разным причинам: убийство по неосторожности, дезертирство из Красной Армии, служба у белогвардейцев, спекуляция продуктами питания, опоздание на работу, неучастие в каком-либо мероприятии. Сроки наказания тоже были различными: от десяти лет до нескольких недель или даже дней.
Условия содержания в лагере можно назвать достаточно либеральными. Функционировали мастерские: сапожная, слесарная, портняжная, гравёрная. Имелась библиотека, школа для неграмотных, некоторым разрешалось учиться в высших учебных заведениях. Но при всём этом никто не отменял постоянную грязь, вшей, голод, произвол охраны, болезни, свирепствовал тиф, дизентерия. Матрасов и одеял не хватало, стирать бельё было трудно, спали вповалку – здоровые вместе с больными.

Леопольд Витольдович расценивал своё пребывание в концлагере как вынужденный простой в творческой жизни, когда двенадцать месяцев кряду нельзя прикасаться к инструменту, не ощущать власти над звуками и зрителем.

Только благодаря хлопотам матери по освобождению сына да заступничеству высокопоставленных чиновников, не чуждых искусству, Леопольд был оправдан через несколько месяцев после вступления в силу приговора. Но перенесённый в тяжёлой форме возвратный тиф дал осложнения на сердце музыканта в неполных тридцать лет.

Невзгоды, перенесённые в Воронеже, никоим образом не повлияли на отношение Леопольда Витольдовича к землякам, он не боялся и впредь бывать и давать концерты в родных краях.

После освобождения продолжил творческую деятельность и кочевую жизнь. В Оренбурге маэстро сочетался вторым браком с пианисткой Софьей Федотовой. И этот брак выдержал испытание на прочность. Они прожили вместе более двадцати лет. Лидером в семье стала Софья Николаевна. Спокойная, уравновешенная, она приняла на себя основною тяжесть материальных и бытовых проблем в семье, сумела создать в доме творческую обстановку. А вот как вспоминает о её супруге современник: «Главной отличительной чертой Леопольда Ростроповича была удивительная доброта, весёлый нрав, добродушие и громадное трудолюбие – с раннего утра и до поздней ночи играл на виолончели, по мимо всего прочего он очень любил природу и был заядлым рыболовом».


Ранние музыкальные дарования старшей дочери Вероники, родившейся в Саратове, и особенно младшего сына Славы, появившегося на свет в Баку, где отец профессорствовал в Азербайджанской консерватории, заставили семью Ростроповичей переехать в Москву.

Во время Великой Отечественной войны, в августе 1941 года, семья эвакуировалась в Чкаловск, так в то время назывался Оренбург. Шаткое здоровье Леопольда Витольдовича ухудшилось. Помочь ему в условиях военного времени, когда не хватало медикаментов и продовольствия, оказалось невозможным. Маэстро умер 31 июля 1942 года от сердечного приступа в возрасте пятидесяти лет.

Его духовное завещание к жене и детям было в точности исполнено – никогда не продавать виолончель и рояль, как ни будет трудно.

О Леопольде Витольдовиче вспоминали как о великой души человеке, как о исполнителе —непревзойдённом виртуозе. У него было много учеников, и конечно, первый среди них – сын, Мстислав…

Великая Отечественная война оборвала все достоверные сведения и о матери Леопольда Витольдовича, Матильде Александровне, которая всю свою жизнь провела в Воронеже. В советские годы она зарабатывала переводами и давала частные уроки немецкого языка. В 1942-м при оккупации Воронежа, оставшееся мирное население фашисты изгнали из города, дабы пресечь любые попытки партизанской деятельности. В пути многих стариков и немощных расстреливали…

В качестве заключения хочется привести несколько цитат из предисловия к книге Александра Акиньшина «Воронежские Ростроповичи. Семейный портрет на фоне истории», которая является основой этого текста.

Пишет человек-вихрь, «лидер советской виолончели» и гражданин мира, великий на сцене и простой в общении Мстислав Леопольдович Ростропович:

«Двадцатый век разрушил связи между поколениями. Во многих семьях оказались утрачены документы и фотографии предшествующих эпох. Причиной тому стали общественные катаклизмы – Революция, Гражданская и Великая Отечественная войны. Миллионы людей вынуждены были сняться с насиженных мест. В первую очередь думалось не о спасении родовых архивов, а о собственной жизни. Но гораздо больше семейных реликвий было уничтожено в период политических репрессий из-за опасения преследований со стороны властей. В огонь бросались дворянские дипломы и грамоты, фотографии «бывших» и переписка с родственниками (особенно опасны были нерусские фамилии, сразу же указывавшие на непролетарское происхождение).

Я мало что знал об истории своей семьи. Отец умер, когда мне было 15 лет, да и само время – тридцатые годы – особо не располагало к воспоминаниям. Знал лишь, что отец родился в Воронеже, где мой дед, Витольд Ганнибалович, был учителем музыки. Сама наша фамилия – Ростроповичи – неопровержимо свидетельствовало о польском её происхождении…

Каждый человек оставляет свой след в истории. Я бы добавил: след остаётся и в документах. В этом я убедился сам в один из приездов в Воронеж, когда в архиве получил возможность воочию увидеть следственное дело моего отца и написанные его рукой письма…

По справедливости, значительное внимание уделено в книге моему отцу, Леопольду Витольдовичу. В его руках впервые в нашей семье зазвучала виолончель. Революционная эпоха помешала полностью раскрыться его таланту…

В центре всех событий, изображённых в книге, стоит Воронеж – малая родина российских Ростроповичей. Этот город и для меня теперь стал родным…

Я горжусь званием почётного гражданина, которого меня удостоил Воронеж, и с теплотой вспоминаю радушный приём, оказанный мне и моей сестре Веронике в дни приезда…»



#my_town