Счастливая

- Бабушка, а мы пойдем сегодня в дельфинарий? Там столько рыб, даже акулы и касатки, все как в моей энциклопедии. А ты знаешь, что дельфин тоже хищник?
Нина Антоновна смотрела на своего обожаемого шестилетнего внука, и, казалось, слушала его бесконечный рассказ о белухах, касатках, дельфинах, но мысли были так далеки от водного мира.
Глядя на маленького Ваську, вдруг увидела себя – совсем крошку: в белой панаме, юбке-шортах, громадной, как парашют, и ярко-желтой кофточке. А вокруг все такое мрачное: серый полуразрушенный бомбежкой дом, ржавая дворовая колонка, с падающими из отломленного носика каплями воды. Девчонки все стриженные почти под нулевку, в серых бесформенных рубашках и таких же штанах, «те носили, що війна лишила». А ей, Нине, повезло. Из чудом уцелевшего желтого куска шелка мама сшила ей блузку, да какую! И право на это желтое чудо она отвоевала у дворовой детворы.
Сколько раз Анька Плотникова подговаривала забрать у малявки Нинки кофточку, мол, нечего выпендриваться, нужно быть как все. У нас такого нет и у нее не будет. Вспомнилось, как пошла на обидчиков с обломком кирпича и заглянула главной прямо в глаза, хоть и была ниже почти на голову:
- Ни за что не отдам тебе мое солнышко, слышишь. Я с вами, как с немцами биться буду!
Тихо разомкнулось окружавшее кольцо, и растерянно попятилась детвора. И раскаянье было в глазах и обида за сравнение с немцами. А она, Ниночка, гордо мимо них вперед. Да так и пришла домой с зажатым в руке кирпичом.
И сейчас она тоже должна выстоять, она обязательно сможет. Ведь и теперь у нее есть солнышко, только в сто миллионов миллиардов раз дороже и роднее, чем то, из детства.
- Бааабууляя! – растягивая слова, позвал Васька. – Ты меня слышишь? Я у тебя в третий раз спрашиваю, ты знаешь, что кит, хоть и такой громадный, а большую рыбу есть не может. А все потому, что у него решетка в пасти Я тебе и сока принес, томатного, хочешь?
Громадные хитрющие глаза, с длинными девчачьими ресницами, курносый нос, улыбка без двух передних зубов до ушей, на громадном подносе два больших стакана с соком, две плюшки. – Может, перекусим и пойдем, а?
- Давай раз угощаешь.
***
- Счастливая ты, Нинка, - говаривали подруги, - И муж золотой и дочка красавица, и дом полная чаша. Тьфу, тьфу хоть бы не сглазить.
А она все отшучивалась, мол не преувеличивайте, ведь почти у всех так. А душа у самой так и пела: с работы как на крыльях, на работу как на праздник. И весь мир раскрашен яркими красками, и люди, куда ни посмотри, - все сплошь душевные, да и друзья замечательные. И вроде бы не идешь по жизни, а порхаешь. Хоть и не молода-то по годам, скоро юбилейные пятьдесят отмечать, а душа словно только паспорт получила. И с Веней они двадцать пять лет вместе, а как одно мгновение – яркое, радостное. И все в нем: и поцелуи до рассвета, и радость материнства, и счастье, что ты нужна и любима. И уверенность, что так будет всегда.
Да видно много уверенности было, или вправду сглазил кто. Только после одного телефонного звонка постарела душа и превратилась из порхающей девчонки в столетнюю старуху.
Трубку телефона в тот роковой вечер сняла сразу. Уж очень ждала Венечку. Вот сейчас она ему расскажет и про темень за окном, и про дефицит к юбилею, который не забрали у подруги ведающей столовой. Тамарка уже раз пять звонила, напоминала, что вкуснятина ждет. А ее добросовестный Венька до сих пор на работе, опять за кем-то хвосты подтягивает. Сейчас она ему расскажет, не совсем всерьез, но почти натурально. Не зря ведь говорят, что мужик должен быть обласканный, сытый и пуганый.
- Счастливая Нина Антоновна? – незнакомым мужским голосом спросил телефон.
- Да, это я.
- Счастливый Вениамин Сергеевич ваш муж?
- Да, а я с кем разговариваю и к чему эти вопросы?
Голос в трубке кашлянул, - Капитан Сатин из милиции. Нужно провести опознание.
- Какой капитан? Это что розыгрыш какой-то?
- Оставайтесь на месте, сейчас за вами приедет машина, - и отключился.
Потом, на кладбище, под торжественно-печальную речь директора завода о скоропостижной кончине начальника цеха, активиста и парторга, Нина силилась понять, что происходит. Почему все сочувственно склоняют головы, подходя к ней.
Не плакала она, видно разучилась. Ведь от счастья плакать не обязательно, а горе и печаль обходили ее стороной. Острой болью пронзала мысль, как теперь жить. Что в ней такого особенного, зачем Бог оставил ее на земле.
Дочь Катя с мужем часто предлагали переехать к ним или хоть неножко пожить у нее. Но Нина Антоновна никого не хотела видеть.
Однажды вечером зашла в гости, а точнее ворвалась ураганом подруга Аня. И с порога, не раздеваясь, обрушила на нее праведный гнев.
- Ты ж как улитка, мать твою! Закрылась, видите ли, видеть она никого не хочет. Горе у нее. Право на горе есть у всех. Но ведь ты, ты даже не горюешь. Ты повыть то по-бабьи не можешь. Да, всем в такие дни тяжело. Ты вспомни, как меня, чуть ли не из петли доставала, когда Петя мой разбился. Горе надо пережить, а ты кайфуешь его в одиночку, смакуешь его по капельке. Хватит! – выкричавшись и сорвав голос, прохрипела Аня, - Ты ж баба боевая, не хорони ты себя заживо. Бог дал, Бог взял. Думай о новой жизни.
- Какой новой, Анют, ты о чем?
- До тебя до сих пор еще не дошло, что Катерине твоей рожать скоро?
Анна Сергеевна Плотникова, наконец скинула с головы берет и плюхнулась на пуфик в прихожей.
- Давай, иди, собери чего-нибудь, посидим поговорим. А я отдышусь пока, - и смахнула ангоровым беретом то ли слезы, то ли пот с раскрасневшегося лица.
На кухне, глядя на родное лицо подруги, слушая ее бесконечные разговоры «за жизнь», Нина поняла, что наконец она проснулась.
- Анют, спасибо тебе, - и обняла подругу, и заплакала.
- Нет, Нинка, рехнусь я от тебя. Ненормальной с детства была, такой и осталась. А помнишь, как ты на меня с кирпичом, я тогда думала, точно прибьет.
Почти до самого рассвета горел на кухне свет. Долго плакали-смеялись две подруги, две судьбы, такие разные и такие похожие.
На следующее утро Нина Антоновна уже была у дочери. Встревоженный зять собирался в больницу.
- Катю вчера вечером увезли, говорят, ничего страшного, но ведь рано еще.
- Ты, Рома, вот, что - не паникуй. Всему свое время, Богу виднее. Семь месяцев, нормальный срок. Здоровее восьми и девятимесячных рождаются, это я тебе как врач заявляю.
- Так вы ж стоматолог, Нина Антоновна.
- Стоматолог, гинеколог, какая разница. Главное, что все будет хорошо.
И как в воду глядела. Василий Романович Ракитский родился раньше срока на два месяца, но в больнице сказали – хорошо, лучше в семь, чем в восемь. У Катерины не было молока. Все хорошо, - сказала Анна Сергеевна Плотникова, - Сухие молочные смеси тоже очень полезны, сейчас их пруд пруди. Катюшка есть сможет все и хоть потолстеет немножко, а то кожа да кости.
- Как Бог совершает свои чудеса? – думала Нина Антоновна, глядя на сморщенное, красное, недовольное личико новорожденного внука. Вот он, смысл ее жизни, этот орущий комочек. И пока она его не выкохает, не научит всему добру, на том свете ей делать нечего.
Катюша часто одергивала ее:
- Мамуль, ну ты его совсем разбалуешь.
- Любовью, доченька, разбаловать нельзя. Ты уж не сердись. Родители детей своих воспитывают, а бабки-дедки любят и голубят. Не будет вреда от любви, и все.
И, точно, не было. Васька рос норальным мальчуганом, в меру балованным, в меру чего-то требовавшим.
А потом опять был кошмар. Вспомнилось, как в больницу на другой конец города долетела с таксистом- шумахером за двадцать минут. Седобородый хирург сообщил, что состояние обоих пациентов крайне тяжелое. Врачи сделали все, что могли, а то что пострадавшие уцелели в такой авврии – чудо. Поэтому надейтесь.
- А ребенок, что с ним? – пересохшими от страха губами прошептала Нина Антоновна.
- Про ребенка ничего сказать не могу, - ответил врач, - Поскольку к нам не поступал, - и ушел.
В тот злополучный день или ночь Васька наотрез отказался ехать с родителями в город. У Мишки, сына соседа по даче, была какая- то новая игра. И Васька уговорил родителей оставить его заночевать у Собковых, чтоб на следующий день приехать с ними в город.
Когда в квартире открылась дверь и влетел ничего не подозревающий внук, она как схватила его, как прижала к груди, так и не отпускала минут двадцать.
Спозаранку Нина Антоновна отправилась в церковь. Всю службу простояла на коленях, и у каждой иконы благодарила за чудо жизни.
***
- Бабушка, ты вообще меня сегодня слышишь? Я уже все съел и посуду помыл. Может пойдем, а?
- Прости меня, Васюнь, мне сегодня все вспоминается и вспоминается. Пошли.
В дельфинарий они не попали, там был сан-день.
- Может тогда в парк и на катамаранчик, а? – спросил внук.
И конечно, они отправились в парк, и на час сняли катамаран.
Пригревшись на солнышке, Нина Антоновна разомлела. Солнце в водной дорожке напоминао святой лик. Глядя на него, она вдруг поняла, что именно сейчас, с этой самой минуты, все плохое и страшное унесло течением и не вернется никогда. Потому что иначе быть не может. Потому что она счастливая, и ее счастье с ней, и так будет всегда. И Катюшка с Ромой идут на поправку. Последний курс реабилитации почти закончен и скоро они прилетают из Германии. А завтра она пойдет в школу и просто вкатает в бетон директора, отказавшего Ваське в месте, только потому, что немного сомневался в его способностях к английскому. Он видите ли, смог разглядеть в шестилетнем ребенке слабый языковой потенциал. Ничего, у нее с языковыми способностями все впорядке, раз по-русски он не понимает, она ему по-немецки объяснит и про потенциал, и про формирование личности, и про обучение будущих гениев. Пойдет он в первый класс в эту школу и точка. И никакие преграды ей не помеха. И все будет хорошо.
- Бабуля-Нинуля! – позвал внук.
- Что?- с трудом разлепила разомлевшие глаза.
Бриллиантовый водопад обрушился прямо на нее.
- Это чтоб тебе не вспоминалось, очниись! – растопырив мокрые ладошки смеяся Васька.
- Смотри, а что это там за утки?
- Где?
- Да вот же они, Васька, повернись?
И набрав полную пригоршню воды плеснула в ответ.
Ах какая у него была мордаха, мокрая, глаза от неожиданности и удивления стали еще больше, рот открылся. А она вторую порцию, плюх!
И все, покатилось. Прохожие с недоумением таращились на обливающихся водой на катамаране мальчика и степенную немолодую женщину. Но слыша их радостный смех, и сами невольно начинали улыбаться. Потому что кружилось счастье, потому что все хорошо. И так будет всегда.
Автор: Оксана Лелякова