Три капли счастья

В семействе Акимовых было две даты, когда вся родня собиралась в полном составе. Явка была безоговорочной и обсуждению не подлежала. Как говориться, хоть больной, хоть кривой, но в строю семейного застолья.
Традиция была делом добровольно подневольным, с глубоко зарытыми корнями.
Глава семейства Пантелей Романович жену Стефанию схоронил еще в молодости. Младшего сынишку Федора она отвела в садик, присела на лавочку, да подняться не смогла - сердце. Пантелей так и не женился потом, сам тянул сыновей. Может потому и был на весь мир обижен, доброе слово от него ждать долго приходилось. Детей в ежовых рукавицах возле себя держал, с малых лет к работе приучал, отцовской лаской не баловал. Сыновья выросли толковые, рукастые, но из поселка перебраться подальше не решались долго. Пока младший, Федор не женился первым, да к жене в город не подался. За ним и другие братья потянулись.
Отца не забывали, всегда помогали и деньгами и продуктами, и работой. Крышу в доме перекрыли, окна двери новые поставили, огромный телевизор на стену повесили и каждое лето на море отправляли. Еще наведывались в поселок, чтоб отведать пирогов.
Каких только не было: и с мясом, и с капустой, с грибами, со сливами с черешней, с малиной. Пальцев на руках не хватит, чтоб загибать и перечислять. Пекла вкусности бабушка Паша, мать Пантелея. Посреди стола пыхтел самовар, на хрустящих салфетках кокетничали вазочки с вареньем, румянилась ароматная выпечка, семья рассаживалась и начинались разговоры. В основном говорил дед, наставлял всех как жить надо, чихвостил напропалую и сыновей и жен их с детьми нерадивыми. Все ставил в пример свою биографию, как мальчонкой подался он на метизный завод и от простого штамповщика до мастера цеха добрался.
Сыновья с женами нахваливали разносолы и, посидев немного поспешно разъезжались. Слушать дедовы колкости было трудновато, упреки были незаслуженными - семьи жили дружно. Кто учился, кто работал, все с любовью и от души.
Потом померла баба Паша. И семейные посиделки стали совсем редкими.
Как-то раз дед собрал всю разбежавшуюся родню и объявил, что от прабабки своей имеет он большой кувшин с золотыми червонцами. А те, кто пропустит явку на его именины 1-го мая и не встретит в семейном кругу Новый год, наследства в виде щедрой горсти золота будет лишен.
И вот сейчас непоняточка вышла, вроде зимнему оливье родственники благополучно отсалютовали, майские мемуары о пантелеевских заслугах на метизном заводе прослушали, что за экстрасборы такие? Толпа собравшихся в недоумении поднимала брови, расставляя посуду на длинном фуршетном столе. Шутка ли, на календаре 15 июля! Лето в разгаре, в собранных чемоданах нервничают путевки на морские побережья, а тут такое лясим-трясим.
- Ховайся в жито! Я такое узнала, мало не покажется! - из кухни прибежала раскрасневшаяся Галочка, жена среднего сына Пантелея, - Дед рвет и мечет! Васьки с Федором до сих пор нет, и телефоны не берут.
- Успокойся ты, щеки, как буряк, помечет и перестанет, первый раз что ли? - Вера, жена старшего сына закончила раскладывать приборы и плюхнулась на диван.
- Такое первый! - не унималась Галка, - Маринка беременная и говорят рожать со дня на день.
- Кто?
- Маринка, жена Васьки?
- Вася женился?
- Все, тихо, - зашикали со всех сторон, - Дед идет.
За стол усаживались в гробовом молчании.
- Так, значит, Зоя, - нарушил тишину Пантелей, обращаясь к жене младшего сына, - Федьку моего всю жизнь на свой ум наворачивала, от семьи отбивала, и внучок, значит в твою породу. Ты ж поди, выпердыш! Оно без спросу старших женилось и потомством обзавестись пожелало! На то воли моей не было, - хлопнул по столу дед, - Значит, и знать его не хочу. В завещание его не впишу, как и тебя с Федькой. Такое мое слово!
Притихшая родня застыла над пустыми тарелками. Даже не моргали, чтоб тишину шорохом ресниц не нарушить.
- Ты, Пантелей Романович, слово свое можешь засунуть знаешь куда? - Зоя встала из-за стола и царицей направилась к выходу, - И червонцы свои призрачные туда же запихни, больно они кому нужны! Тебе б родней своей гордиться, а ты всех чехвостищь по чем зря.
- Ах ты ж злыдня, перечить вздумала! - опешевщий Пантелей обрел наконец голос, - Шоб ноги твоей здесь больше не было! А на дите Васькино, так я вообще плевать хотел, поняла.
- Я давно поняла, Романович, что родню свою ты скоро профукаешь. Все говоришь, что никто из нас жизни не знает, все стращаешь, что еще не видели мы смаленого волка. А на что он нам нужен этот волк, когда есть ты! К тебе ж не за строчку в завещании едут, а как к родному человеку. А ты всегда злой и всем недовольный. Один останешься, а старость золотом не подкупишь. И плеваться брось, особенно на дите не родившееся, потому как если я плюну, - Зоя вздыбила левую бровь, - Водолазы не найдут! Такое мое слово!
И ушла. В тишине сидели то ли минуту, то ли час, то ли вечность. Разошлись как-то потихоньку, незаметно. Смущенно толкались в просторном коридоре и выходили не прощаясь. Дед из-за стола не вставал, так видно и просидел всю ночь.
А через неделю всей толпой опять приехали. Пантелей в недоумении стоял на крыльце и потирал глаза.
- А мы до вас в ранковый час, - пропела Зоя и чмокнула деда в щеку, - Заходим, ромалы!
- С гостинцами, - обнял отца Федор.
- Прости, деда, - Васька захватил в ладонь стариковскую руку и повел в дом, - Тут такое дело вышло...
- И не дело, а дева, - затарахтела Вера, - И не вышла, а вошла в новую жизнь. Ты посмотри Пантелей Романович, какая тут красота.
Из рюшей розового конверта показался нос пуговка, огромная соска и небесной синевы глаза.
- Это кто? - дрожащим голосом спросил Пантелей.
- Стефочка, - нежно прошептала молодая женщина, бережно баюкая на руках розовый конверт, - А я Марина.
- Стефочка, - по слогам произнес дед и отвернулся.
- Романович, возьми на руки, - напутствовала Зоя.
- Что-то нос щиплет и глаза пекут, простыл, наверное. Боюсь заразить.
- А ты не бойся, - обняла старика Вера, - Такой заразы не страшно - это радость называется. Таким бы болеть вечно! Так говорю?
И понеслось, закружилось, завертелось счастье акимовское. А всего то и нужно было: капля радости, капля нежности, капля любви. И никакими червонцами его теперь не измерить. Да и надо ли мерило это, когда всего вдоволь, даже через край.

Автор:Оксана Лелякова