Поздно вечером у вокзала, скрипя рессорами, остановилась пролётка. В экипаже - очертания двух мужских фигур, действия которых, а именно заговорческие молчаливые переглядывания, говорили о том, что личности что-то злоумышляют. Первой из экипажа молодцевато выпрыгнул стройный, подтянутый мужчина в мундире и с франтоватыми усиками на красивом лице. За ним, пошатываясь и неуклюже придерживая полы дорогого пальто, сошёл пожилой человек, а впрочем, не совсем ещё пожилой, но явно уже немолодой, усталый и, судя по одышке, нездоровый.
Молодой обернулся к пролётке, нащупывая поклажу.
— Помогите, — тихо сказал он старику.
Вместе они стащили большой холщёвый мешок, в котором угадывались очертания человеческого тела. Прислонили мешок к забору, и молодой, на ходу вытаскивая из нагрудного кармана портмоне, направился к извозчику. Хрустнула купюра.
— И чтобы ни одна живая душа!..
— Могила! – мрачно буркнул извозчик, и через секунду пролётка скрылась в темной извилине переулка.
Злоумышленники подхватили мешок и потащили его в обход станционного здания, мимо служебных сараев, в начало платформы. В середине пути старик остановился, выпустил из рук ношу и, тяжело дыша, стал вытирать лоб батистовым платком.
— Тяжёлая…
— Ладно, оставайтесь пока тут, передохните. А я схожу на вокзал, узнаю расписание.
Старик кивнул и, проводив взглядом молодую фигуру, достал из-за пазухи флягу. Жадно, но не без отвращения глотнул. Через некоторое время молодой человек вернулся.
— Через пятнадцать минут товарный поезд. Надо торопиться. – Как она? – молодой кивнул на мешок.
— Спит… Морфий сделал своё дело. А вы?.. Вы всё ли сделали как надо?
— Не беспокойтесь! Комар носа не подточит. Прислуга подкуплена, все следы уничтожены. Подумают, что сама… Берите мешок…
Заговорщики подхватили ношу и понесли её в темноту, туда, где платформа упиралась в густые непролазные кусты бурьяна. Дойдя до места, аккуратно сложили поклажу у самых рельс. Присели на бревно. Молодой человек достал портсигар, закурил. Старик снова отхлебнул из фляги, протянул молодому, тот отрицательно покачал головой.
Поклажа тихонько зашевелилась и застонала. Молодой с грустью взглянул на мешок.
Старик вдруг стянул с головы шляпу-пирожок и, уткнувшись в неё, горько зарыдал. Молодой перевёл взгляд на содрогающуюся фигуру.
— Ну что? На попятную? Поздно, батенька!
— Она… она сломала всю мою жизнь… Но… но… я её… любил!..
— Ах, оставьте! Утрите сопли! Любовь… Да что вы знаете о любви?! – молодой человек отвернулся, в его глазах блеснули слёзы, но он тут же взял себя в руки. Откинул окурок, взглянул на часы.
— Всё! Пора!
Вдалеке раздался гудок паровоза. На горизонте сверкнули фары приближающегося поезда…
# Мне кажется, это не любовь у нее была, а внутрянняя опустошенность. Дыра величиной с Бога, которую она пыталась заткнуть Вронским. Но это уже серьезное обсуждение, а мне не очень хочется сейчас погружаться в серьёз)
06.10.2024 14:47
Ольга, Москва, м. Лубянка
# Нашла это эпизод.
«Ах, Боже мой! отчего у него стали такие уши?» — подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру и особенно на поразившие ее теперь хрящи ушей, подпиравшие поля круглой шляпы.
Это уже после встречи с Вронским. Муж стал её раздражать.