безымянная история 11-12

-Мам,- спрашиваю я, - а отец когда придёт?
Мамино лицо на секунду мрачнеет. Потом она снова улыбается.
-Вечером, дела у него. Ты вот что, ну,- она мнётся, подбирает слова,- не обижайся на него, хорошо? Ему сейчас непросто, и с тётей Мариной поссорился.
-Почему?- спрашиваю я, и до меня тут же доходит, почему,- из-за меня, да?
Мать кивает, и я всё понимаю. Отец, как всегда, прямолинейный, наверно сразу поверил в версию с наркотой. И, конечно, накинулся на первого попавшегося виноватого - тётю Марину, Серёгу-то он не видел. Так что ждёт меня трудный разговор…
-Мам, пусть он с врачом моим поговорит,- предлагаю я.- врач ему объяснит! И с тётей Мариной помирится.
-Да если бы всё было так просто…- вздыхает мать. И тихо, как бы про себя:- Баран упёртый!
Она принесла мне мой телефон, и я теперь листаю телефонную книгу. Ловлю обрывки воспоминаний - бесполезно. Имена ничего мне не говорят - кто они, я не знаю. Мама смотрит на меня с надеждой, но мне нечем её порадовать, я стараюсь вспомнить школу, одноклассников – пустота, точно я никогда их не видел.
Приходит врач, о чём-то говорит с мамой, я слежу за ними - она явно обеспокоена.
-Мне надо уйти,- говорит мама, она расстроена. – Ты не скучай, я вечером постараюсь…
Я понимаю, она не хочет, чтобы я оставался с отцом один на один, боится.
-Мам, всё в порядке будет,- уверяю её я.- он поймёт, увидишь! Ты не думай.
Мама прощается и уходит. Интересно, куда? На работе ей дали отпуск за свой счет, неделю, чтобы со мной сидеть. И почему она встревожилась? Не понимаю. И я забыл у неё спросить про Артёма Чекалина и Иру Пятакову. Вот бестолковый я…
Катя приносит обед, кормит меня и Валеру. Говорит мне:
-Я скоро сменюсь, ты уж поосторожнее.
Я клятвенно обещаю быть крайне осторожным. Правда в моём положении недвижимого практически тела, что мне ещё остаётся? Катя уходит, забрав пустую посуду.
Приходит из столовой Андрей Петрович, Антон уходит курить. В палате я один не сплю. Приоткрывается дверь, осторожно входит Аня.
-Ты не спишь?
-Неа, - я мотаю головой.
-Страшно,- она кутается в тёплый халат,- вдруг он опять придёт? А если он думает, что я его узнаю?
-Не грузись раньше времени,- советую я,- треснешь его опять, чем потяжелее, и всего делов. Главное - капельницу под рукой держать.
-Засранец,- Аня смеется,- ты мне теперь эту капельницу всю жизнь будешь вспоминать, да?
-А то! – я тоже смеюсь,- не каждый день мне на выручку приходит прекрасная дама с капельницей наперевес!
-Будешь ржать, я тебя по гипсу стукну!- Аня делает вид, что обиделась, но сама не выдерживает.
-Что, завидно, да? – не унимаюсь я. – конечно, у тебя такого гипса нет! Не всем дано! А у меня ещё и воротничок имеется!
-Погоди,- она вытаскивает из кармана халата телефон,- я ж по делу! Давай номерами поменяемся, чтоб потом не потеряться, когда из больницы выпишут.
Я смотрю на неё, и понимаю, что я просто не помню свой номер. Аня тоже смотрит на меня, потом спрашивает:
-Не помнишь? Тогда меня набери, я свой тоже не помню, я его себе в книгу записала.
Она диктует, я набираю. Телефон у неё в руке жужжит.
-Я на вибро поставила, чтоб не мешать никому,- объясняет Аня,- а то в палате одни бабки, чуть что, сразу бурчат. Даже поговорить не с кем нормально, они всё свои болячки обсуждают, кто самый больной - тот всех круче.
Мне смешно, представляю себе это состязание.
-Им ордена надо выдавать,- предлагаю я,- Самая Больная Первой степени, например.
-Ага,- Ане идея нравится,- они бы тогда все орденоносцы были. И звенели! Орден Второго Инфаркта!
-Медаль Почечного Камня!- не отстаю я.
-А тебе тогда звезду переломанного,- комментирует вернувшийся в палату Антон.
-Ой,- Аня вспыхивает как маков цвет, прощается и уходит.
-Ты, как я погляжу, нарасхват,- ворчит Антон,- и сестричка эта вокруг тебя вьётся, и девки хворые ходят.
-Да мы в реанимации через занавеску лежали,- оправдываюсь я,- а Катя моего брата знакомая!
-Видали мы таких знакомых,- Антон ложится на кровать, достаёт газету и читает.
Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть. Сон не идёт. Я, наверное, уже на год вперёд тут выспался. Лежу и думаю об отце - почему он так легко поверил, что я был под кайфом? Мама же не поверила, и тётя Марина тоже. Интересно, а она знает, что Серёга живой? Наверно уж как-то он дал знать своим родителям! Например, письмо написал, или позвонил. Не знаю, но мне кажется, что он обязательно должен сообщить им.
Я и не заметил, как заснул. Мне снятся серые люди, много серых людей в большой серой комнате. Я ходу от одного человека к другому, и пытаюсь их о чём-то расспросить, но он молчат как статуи. Под ногами пробегает здоровенная облезлая крыса. Я отскакиваю от неё, налетаю на кого-то, меня толкают, я пытаюсь выбраться из серой толпы, но ничего не получается.
-Ты чего орёшь, спать не дал никому,- Антон меня будит.
-Прости…- мне и правда, неудобно, люди спят, больные, а я со своими кошмарами. А с другой стороны - не узнал, чем же дело кончилось.
- Ты что, часто так орёшь? – подозрительно интересуется Валера,- а то ночью как то спать хочется.
-Не знаю,- честно признаюсь я,- смотря, что снится.
-Вот блин, повезло с соседом,- зло говорит Антон,- теперь ещё и ночью не спать.
-Да перестаньте,- вступается за меня Андрей Петрович,- он же не виноват.
-Так пусть ему врач успокоительное выпишет,- предлагает Антон,- чтоб спал молча.
-Так врачу виднее, что выписывать,- веско говорит Андрей Петрович,- надо, значит выпишет.
Я пытаюсь сесть, получается не очень. Опираюсь на локти, но руки плохо держат, подламываются. Антон наблюдает за моими мучениями, потом подходит и подсовывает мне под спину подушку.
Я благодарю, он отмахивается:
-Сил нет, на тебя глядеть, как ты извиваешься.
Я поворачиваю голову и вижу окно, а в окне - небо и голые ветки деревьев. Небо синее и облака плывут, белые такие, весенние. Наверно на улице классная погода, наверное, тепло. Ребята на роликах катаются, на великах, или сидят компанией на старом стадионе… А может на рампу поехали. Я вспоминаю, как катался на рампе, на скейте. Несколько раз мы выбирались с друзьями в парк, где ролледром и рампа, сначала страшно было, а потом нас оттуда стало не выгнать. Жаль, далеко, а то я бы каждый день там зависал. Так, стоп – значит, друзья у меня тоже были? Почему же я никого не могу вспомнить? Ни лиц, ни имён.
Приходят родственники, Антону звонят и он уходит, к Андрею Петровичу приходит жена, приносит что-то в баночках и в пакетиках, он раскладывает угощения, ворчит, что ничего ему не надо. Они тоже уходят из палаты, на прощание, угостив меня конфетой. К Валере приходит замученный жизнью мужик, по разговору я понимаю, что это его начальник, и ему крепко из-за Валеры досталось, потом появляется Валерина жена, и тихо, яростно с начальником ругается. Тот мигом сбегает.
Я закрываю глаза и так лежу. Пусть думают, что я сплю, не хочу им мешать. Кто-то садится около моей кровати, открываю глаза - отец. Сидит и смотрит на меня, как на урода.
-Привет, пап,- говорю я. Он кивает, привет, мол. Потом тяжко вздыхает, и произносит, точно забивает гвозди в крышку моего гроба:
-Я думал, что у моего сына есть мозги.
Всё, тушите свет.
-Не повезло, да?- зло бросаю я,- у всех дети, как дети, а тебе я, безмозглый, достался.
Отец стискивает челюсти. Под кожей ходят желваки. Да, я знаю, я засранец.
-И чья была идея с наркотой?- деланно - безразлично интересуется отец,- твоя или твоего братца? Матери ты можешь сколько угодно сказок рассказывать, только я тебя насквозь вижу.
-И как оно там, внутри? Кишки на месте?- я тоже злюсь. Почему он с ходу кидается обвинениями, даже не пробуя разобраться? Почему сразу верит во всю гадость, которую слышит?
-Ладно,- он ставит на тумбочку пакет,- тут тебе мать чего-то прислала. Сказала, что завтра придёт.
-Пап,- я делаю над собой усилие, чтобы говорить нормально и не злить его ещё больше, хотя у меня внутри всё кипит,- пап, поговори с врачом, пожалуйста. Логинов Николай Ильич. Он дежурил, когда меня привезли. Просто поговори с ним, мне же ты не веришь!
-Тебе что-то нужно?- резко спрашивает он,- утку подать, или что?
-Ничего,- я скорее помру, чем его о чём-то ещё попрошу.- Только чтоб ты поговорил с врачом.
-Зачем,- он пожимает плечами,- я и так всё вижу. Впрочем, где его искать?
-Завтра он будет дежурить, весь день здесь и ночь - торопливо говорю я, пока он не передумал,- мне больше ничего не надо!
Отец встаёт со стула, большой, высокий. Потом садится опять. Снова спрашивает:
-Нужно что, или будешь характер проявлять?
Я решаю, что это шаг к примирению, и озвучиваю - таки свои физиологические потребности.
После ухода отца лежу и вспоминаю. В голову лезут разные мысли. И в основном - недоумение. Отец всегда, ну или почти всегда был мной недоволен. Наверное, всё дело в том, что я совсем не похож на него, а больше детей у них с мамой нет. Если бы у них были ещё дети, наверно бы они были похожи на отца, и тогда он бы любил их и гордился ими, а меня оставил бы в покое. А так, я частенько его разочаровывал. Например, когда заканчивал четверть практически на одни тройки, или когда сидел в интернете, вместо того, чтобы идти гулять. По моему, его разочаровало даже то, что когда мои одноклассники попались за школой с пивом и сигаретами, меня среди них не было. Не то, чтобы он мне это сказал, но его интонации были довольно красноречивы. Я так и чувствовал себя стоящим на площади у позорного столба. С табличкой на груди: «Не оправдал надежд».
Входит мама.
-Мам,- я так рад, что она всё- таки пришла! Хоть ненадолго.
-Отец был?- она тревожно вглядывается в меня, - как ты с ним?
-Ну, оба живы,- успокаиваю я её,- никого инфаркт не хватил. Мам, ну почему он всегда так!
-На работе у него неприятности из-за тебя,- вздыхает мама,- хоть и обещали, что без последствий, но всё равно неприятно.
Понятно теперь, чего он на меня взъелся. Отец всегда стремился к безупречности, и плевать, чего это стоило остальным. А тут я…
-Мам,- вдруг вспоминаю я.- мам, а ты всегда в этой квартире жила, где сейчас?
-Нет,- мама явно удивлена.- а что? Это моей тётки квартира, она умерла давно. У неё дочка в другом городе живёт, она эту квартиру нам продала подешевле, когда ты родился. А до этого сдавала, только деньги понадобились, они у себя дом покупать решили, а что?
-Мам, может, ты знаешь, кто такой Артём Чекалин? Он в этой квартире жил, давно. И Ира Пятакова ещё. Из десятой квартиры.
-Знаю,- мама грустнеет,- он той бабы Саши, что мы хоронили, младший брат. Он и девочка-соседка пропали тогда, и их не нашли. В катакомбы пошли, и сгинули, то ли заблудились, то ли что… их долго искали, мне мама рассказывала. Она их хорошо помнила. Квартира коммунальная была, на три семьи, Чекалины, Дроздовы и мы, Кашины. Потом Чекалины уехали, Дроздовым квартиру дали, вот только Кашины и остались. А Чекалины нам родня были, по матери.
-Я его видел, и Иру тоже,- говорю я, - они были в сливном колодце, я потом сказал.
-Ты что,- мама смотрит на меня с испугом,- тебе, наверное, померещилось. Может, слышал про них. Вот в бреду и привиделось.
Я не спорю с ней, не хочу.
Мама покормила меня ужином, на дне пакета я обнаружил свою любимую чурчхелу.
-Отец положил,- мама улыбается,- помнит, значит, что ты любишь.
Мне приятно, что отец таки подумал о своём непутёвом сыне.
Приходит медсестра, и просит маму уйти. Мне жалко, что она уходит, но делать нечего, приходится прощаться.
Ночь, я сплю. Сквозь сон слышу, как кто-то подходит к моей кровати. Странно, у меня нет сил даже открыть глаза.
-Ну, здравствуй, дорогой мой,- какой знакомый голос!- Теперь ты от меня никуда не денешься.
Что? Авдеенко? Нет, неправда. Мне всё снится!
Слышу треск, он заклеивает мне рот пластырем. Потом этим же пластырем связывает руки. Я с трудом открываю глаза, мычу, трясу головой. Все спят, тишина.
-Не старайся,- говорит он,- все крепко спят. Никто тебя не услышит. Сейчас мы с тобой поедем в одно очень интересное место, тебе понравится.
Я пытаюсь вырваться, он взваливает меня на плечо, как мешок и выносит из палаты. В коридоре тоже пусто, я дёргаюсь, Авдеенко шипит, но не отпускает меня. Тащит к лифту, в лифте сваливает меня на пол, прижимает коленом к полу.
-Достал, сука,- говорит он, вытаскивает какую-то ампулу с иголкой и колет мне в ногу. Перед глазами у меня всё кружится, и я проваливаюсь в темноту.
Точно во сне, я чувствую, как меня снова куда-то тащат, улица, холодно. На мне только майка и трусы, ноги мёрзнут. Авдеенко сваливает меня в машину, устраивает на сиденье, прикрывает чем-то, пристёгивает ремень.
-Вот так, если что, так и скажу. Перебрал братишка, домой везу, мамке сдать.
Он хихикает, явно довольный своей остротой, отлепляет пластырь с моего лица. Поднимает мою голову за подбородок, и говорит:
-Что, не нравится? А я сейчас могу всё, что захочу с тобой сделать. Всё, понял? А ты можешь только терпеть. Жаль, что ты не девка. Я бы оторвался.
Гад… а я ему даже в рожу плюнуть не могу. Или могу? И я таки плюнул. И попал. Авдеенко медленно вытер лицо салфеткой и смачно, с оттяжкой отвесил мне пощёчину. Аж голова о подголовник треснулась с маху. Потом вторую. Говорит:
-Ничего, скоро я отыграюсь. Будет больно и медленно, обещаю.
Он садится за руль и заводит машину. Я изо всех сил стараюсь не заплакать, неужели я так и сдохну, от этого маньяка? Мама, кто-нибудь, помогите! Спасите меня, пожалуйста!
Машина останавливается в лесу. Авдеенко достаёт рулончик широкого пластыря и опять заклеивает мне рот, вытаскивает меня из машины и тащит к провалу в земле. Опять катакомбы? Нет! Нет, я не хочу!
Он стаскивает меня по узкому коридору, потом по переходам, я уже не понимаю, где я, страха тоже нет, осталось какое-то безразличие, думаю - скорее бы уже всё закончилось. Пусть уже убивает, мне пофиг.
Он скидывает меня на холодный пол. Я мычу от боли, опять спина. Авдеенко опускается рядом со мной на колени, проводит рукой по моему лицу.
-Придётся подождать, дорогуша. Рановато пока. Ты только никуда не уходи, и не плачь, а то сопли нос забьют и задохнёшься.- он мерзко хихикает.
Я лежу в полной темноте и даже пошевелиться не могу. Даже позвать на помощь. Авдеенко куда-то ушёл, а я стараюсь не плакать. Нельзя плакать. Я отчаянно кручу головой, трусь щекой об пол. Наконец мне удаётся отклеить от лица уголок пластыря. Продолжаю, получается, ура! Я могу дышать…Пытаюсь проделать тот же фокус с руками, не выходит. Он мне ещё и ноги связал, я изгибаюсь, чтобы достать пальцами до ног, но от боли теряю сознание.
Темно…холодно. Я уже почти ничего не чувствую, так замёрз. Наверно Авдеенко меня тут специально оставил, чтоб я здесь сдох. Пить хочется нестерпимо. Вдалеке шаги, пытаюсь закричать, выходит только тихий хрип. Не на что надеяться.
Свет, входит Авдеенко и с ним какая-то тётка. Он светит мне в лицо, я отодвигаюсь, пытаюсь спрятаться от света. Тётка говорит:
-Ты что, это же ребёнок! Нет, я так не могу!
-Можешь,- он давит на неё, по голосу слышно,- это тебе нужно, в первую очередь, не мне! Твоей дочери нужен отец!
-Да…- блин, она соглашается, что ли!- Но я не могу сама, я думала, ты всё сделаешь…
-Нет,- он усмехается,- нет, не бойся. Он не может сопротивляться, я ему такую дозу вкатил, что он сейчас как растение. Всё равно ничего не понимает, ну!
-Я не могу,- снова стонет тётка,- он смотрит…
Конечно, я смотрю! Мне вот интересно, это ты что, убить меня должна, что ли?
-Да наплюй,- продолжает Авдеенко,- это же как манекен ткнуть ножом, ну, ты же тренировалась! Давай, соберись, время есть. Вот нож, сначала горло, потом вены на руках и ногах. В первый раз всегда страшно, потом привыкнешь.
-Нет, нет, я не могу,- она закрывает лицо руками и хнычет.
Авдеенко вкладывает ей в руку нож и говорит спокойно:
-Я сейчас уйду, а ты соберись и сделай то, что должна. У девочки должен быть отец, ты сама это понимаешь, а пока он жив, твой любовник из семьи не уйдёт, он слишком благородный. Один удар и всё, ты его освободишь от этой обузы. Думай. Или ты и твоя дочь и ваше счастье или это,- он показывает на меня.
Женщина остаётся со мной один на один. Руки у неё ходят ходуном, острие ножа описывает какие-то немыслимые фигуры.
-Ничего, я быстро,- шепчет она,- я быстро, это манекен, это не человек…
-Не надо,- собрав все свои силы, выдавливаю я слова,- пожалуйста, не надо!
Она со всхлипом бьёт ножом, я уворачиваюсь, впрочем, она бы и так не попала, лезвие чиркает по камню, нож отлетает в сторону, в темноту.
Женщина сидит на полу и тихо подвывает. У меня от страха тоже слёзы ручьём текут, и я пытаюсь вытереть лицо об майку на плече.
Женщина встаёт, поднимает нож, снова садится рядом со мной.
-Я не могу тебя убить,- всхлипывает она,- не могу. Никого не могу.
Из темноты выбегает большая крыса, женщина вскрикивает и бросает нож- крыса пищит, нож пригвоздил её к земляному полу.
-Что же делать, что же мне с тобой делать,- женщина вскакивает и ходит взад и вперёд. Потом наклоняется ко мне и разматывает пластырь на руках. Развязывает ноги.
-Вставай.- командует она,- пошли отсюда.
-Куда?- спрашиваю я, она вряд ли помнит дорогу.
-Чтоб он не нашёл,- женщина оглядывается,- не знаю.
Она пытается меня поднять, держа в одной руке фонарик. Я стараюсь ей помочь, как могу, выходит плохо, тело меня ещё не слушается. К тому же я окоченел от холода. Женщина опускает меня на пол и стаскивает с себя куртку, закутывает меня в неё. Потом закидывает мою руку себе на шею и тащит меня прочь как медсестра раненого с поля боя.
Раздаётся мяуканье и перед нами возникает чёрная кошка. Она точно приглашает идти за собой. Других вариантов нет, значит за кошкой.