«Пусти меня, отдай меня, Воронеж…»

Дано мне тело - что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть -
Узора милого не зачеркнуть.

О. М. 1909

В историческом центре Воронежа, в стороне от шумных проспектов и людных площадей, в обществе бродячих псов, полуразрушенных дореволюционных зданий, консервных банок и всякого ХЛАМ’а гордо возвышается над суетным миром могучий дуб.

Глубоко пустил корни старый дуб в воронежский чернозём. Его широкая крона, как зонтик, способна укрыть от проливного дождя не одного путника, заблудившегося в лабиринтах старинных улочек города, а обнять дерево могут три взрослых человека.

Этот дуб – свидетель славных дел Петра Великого, страшного, зацепившего и Воронеж голодомора тридцатых годов, бомбёжек Великой Отечественной войны.

Много-много лет назад слабый зелёный побег тянулся к солнцу, набираясь сил. Теперь всякий, приложивший руку к шершавой коре, может ощутить биение пульса старого дуба, который бескорыстно отдает людям накопленную энергию и мудрость…

Я отошла от дерева. Нужно было возвращаться в привычный для меня ритм жизни, не всегда наполненной смыслом.
Вокруг не было ни души. Только свист ветра в оголённых ветвях, далёкие пересуды воронья да радостный визг щенков бездомной собаки нарушали странную тишину.

Неожиданно меня окликнули по имени.

Я вернулась к дубу и вновь прислонилась к его широкому стволу.
Дерево заговорило со мной. Оно поведало мне историю о «зелёных руках» Карлсона, который никогда не обитал на крыше, и о трагической судьбе «ростка миндаля», не прижившегося на русских просторах…

Слава о плодородной воронежской земле давным-давно разлетелась далеко за пределы Российской империи.
Местные жители рассказывали, что сломанная вишнёвая ветка от погибшего дерева, воткнутая забавы ради в почву, чудом оживала и через некоторое время радовала людей богатым урожаем.
Неудивительно, почему молодой рижанин, наполовину немец, наполовину швед, в 1851 году прибыл в Воронеж. Это был амбициозный, полный энергии и идей лютеранин с русским сердцем.

Иоганн Карлсон, занимаясь садоводством и селекцией самых разнообразных и подчас невиданных растений, прославил столицу Черноземья.

В отличие от своего весёлого, добродушного, сказочного однофамильца воронежский Карлсон слыл серьёзным и целеустремлённым человеком.
«Садовое заведение Карлсона» стало широко известным и популярным не только в России, но и за рубежом, а саженцы и семена из его питомников занимали призовые места на международных выставках.

Именно благодаря предпринимательской и благотворительной деятельности молодого рижанина уездный городишко получил статус города-сада и стал на долгие годы законодателем «зелёной» моды Российской империи.

Обосновался Иоганн (Иван) Густавович в районе улицы Поднабережная, ныне это улица 20-летия ВЛКСМ, недалеко от Петровского сквера.

Здесь расположилась центральная усадьба садоводства с хозяйским домом, магазином, амбаром для семян, теплицами и грядками. Тут разводили сотни видов оранжерейных и тепличных растений. В любой точке страны и мира можно было заказать понравившиеся саженцы, а в помощь для этого регулярно издавался бесплатный каталог растений.

Особую любовь Иван Густавович питал к плодовым.
Десятками исчислялись разновидности груш, смородины, винограда. Его усилиями в губернии появились яблоки сорта анис, антоновка, апорт. А в 1902 году коллекция слив из 106 сортов от воронежского садовода на Всероссийской выставке была признана одной из лучших.

Иноземец Карлсон заботился не только о процветании своей фирмы. Он прививал городу, который полюбил, культуру садово-паркового искусства и впервые стал предлагать горожанам невиданную доселе услугу, называемую сейчас ландшафтным дизайном.
На улицах и скверах Воронежа появились нарциссы, лилии, тюльпаны, гиацинты, а величественный памятник императору Петру I окружали пальмы.

Пять десятилетий Иоганн Карлсон занимался озеленением города и нередко за свой собственный счёт. Также его фирма безвозмездно обучала мальчиков садоводству и огородничеству. И долгие годы Иоганн Густавович облагораживал территорию лютеранского кладбища, ставшего самым красивым в городе, где и успокоился с миром в 1902 году.

Садоводческое дело отца продолжил его сын Ойген.

Но пришедшая новая красная власть выгнала всех Карлсонов из города, а центральную усадьбу садоводства превратила в жилой дом, где квартировались агрономы Советского Воронежского сорто-семенного треста.
Здание неоднократно перестраивалось, приобретя ещё два этажа.
До недавнего времени в нём располагалась детская поликлиника. Во дворе карлсоновской усадьбы сохранился и бывший амбар садоводческого предприятия.

Усадьба Иогана Карлсона знаменита ещё и тем, что в феврале 1936 году в квартире на втором этаже у поднадзорного агронома-плановика Фёдора Маранца ночевала гостья из Ленинграда, приехавшая на неделю в Воронеж навестить опального друга-поэта…

Анна Андреевна задумчиво смотрела в окно на утренний оледенелый город. Её благородные руки искали спасения в старой чашке с горячим чаем.
Кто она теперь? Одинокая, больная, усталая женщина без определённого положения в обществе, без работы, без дома, без денег.
На поездку в этот южный городок она потратила последние сбережения, вырученные за продажу фарфоровой статуэтки художницы Данько.
Но она не могла поступить иначе, даже предвидя реакцию кремлёвских надзирателей.

Её приезд был глотком свежего воздуха для ссыльного Осипа Мандельштама…

- Доброе утро, Ваше Императорское Величество, - печально обратилась Анна Андреевна к каменному изваянию Петра Великого.
В голове её тем временем, рождаясь, стучали по вискам провидческие рифмы —

А в комнате опального поэта
Дежурят страх и Муза в свой черед.
И ночь идет,
Которая не ведает рассвета…

На доме №13 по улице Фридриха Энгельса висит мемориальная доска, посвящённая памяти многострадального, многоголосого поэта. Выполнена она на деньги преподавателей ВГУ и установлена в 1991 году на столетний юбилей великого классика Серебряного века.

За три года административной ссылки чета Мандельштам в Воронеже сменила несколько квартир. Дом №13 на Фридриха Энгельса был наиболее благоустроенным из всех жилищ супругов.

В июне 1934 года Осип Эмильевич Мандельштам в сопровождении верной подруги-жены прибыл в Воронеж.
Воронежская ссылка была уготована поэту, литературному критику, эссеисту за откровенно самоубийственное стихотворение о вожде народа и резкую критику в его адрес. Но благодаря заступничеству перед Сталиным его многолетнего покровителя Николая Бухарина и друзей первоначальный приговор – этап в отдалённый город Чердынь-на-Каме Пермского края заменили на щадящее пленение Воронежем.

Сталин сохранил жизнь своему подданному, дав указание – «Изолировать, но не ликвидировать».

Анна Ахматова позже вспоминала – «Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание появилось в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен».

Южный городок встретил столичного арестанта настороженно. Многие горожане, любители и почитатели его таланта, сторонились Осипа Эмильевича, переходя при встрече с ним на другую сторону улицы. Были и такие, кто активно помогал сотрудникам НКВД мучить недобитую жертву.
На первых порах литератору удавалось заработать на жизнь в местном драматическом театре, радиокомитете и печати, но по мере того, как пружина репрессий в стране закручивалась, работы становилось всё меньше и меньше. Супруга Осипа Эмильевича Надежда Яковлевна вынужденно обратилась в воронежский Союз писателей с заявлением о материальной помощи, в которой полуголодным подневольным гостям было отказано.

Сам поэт осунулся, стал сплошным комком нервов и часто испытывал приступы удушья и страха, когда оставался один.

Но не всё было так печально в Воронеже. Именно это город подарил супругам, остро нуждавшимся в душевной поддержке, общение с представительницей дворянского рода Наташей Штемпель, ставшей впоследствии их ангелом-хранителем.

Юная, немного прихрамывающая учительница русского языка и литературы местного авиационного техникума не побоялась замарать себя опасным знакомством и протянула руку дружбы Надежде и Осипу, лирикой которого она самозабвенно зачитывалась.
Наташа слушала новые написанные стихи, подолгу гуляла с опальными друзьями по городу, ходила с ними в библиотеку воронежского университета и музеи, ввела их в свою родительскую семью, заботилась о них и подкармливала.

Все ныне живущие поклонники творчества Мандельштама обязаны этой хрупкой девушке с большим смелым сердцем.
Ведь именно она смогла сберечь, не побоявшись обысков, и спасти от забвения воронежские рукописи и блокноты поэта, переданные ей на сохранение перед отъездом Надеждой Яковлевной.

Во время фашисткой оккупации Воронежа Наташа пешком налегке уходила из пылающего города, под бомбёжками и артобстрелом, прижимая к груди «Воронежские тетради» Осипа Мандельштама.
Наташа «Ясная» (это прозвище ей дал сам Осип Эмильевич) прожила долгую жизнь, и по возвращении в родной город, сплотила вокруг себя любителей поэзии Мандельштама, а позже передала мелко исписанные рукописи удивлённой вдове поэта, погибшего во второй ссылке во Владивостоке.

«Наташа владеет искусством дружбы», - говорил Мандельштам, и он посвятил ей лучшие, по собственному признанию, любовные стихи.

А Надежда Яковлевна вспоминая 1937 год, писала в мемуарах - «Он мучительно искал, кому бы прочесть стихи, никого, кроме меня и Наташи, не было»…

Старый дуб перевел дух и внезапно монотонным, гипнотизирующим, тихим голосом самого Мандельштама зачитал знаменитую эпиграмму на Сталина —

Мы живем под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, -
Там помянут кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, дарит за указом указ --
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него -- то малина
И широкая грудь осетина.

Таков мой Воронеж. Моя любовь. Моя боль. Город моей ссылки.

#my_town