Говорят, что самое трудное — одолеть притяжение Земли. Недостаточно, чтобы у нас были крылья — важно, чтобы они нас несли. (с)
Его подружка Софико, ловкая бестия с куцыми, жидкими косицами, была большой выдумщицей.
Она любила прятаться от воспитателей за разросшимися кустами шиповника и слушать, как пожилые наставницы, срывая голос, бегали по участку, истошно крича:
– Софико! Софико-о! Негодная девчонка! Ну, где же ты?! Пора обедать!
Софико только крепче сжимала губы, чтобы не рассмеяться, руками удерживая своего друга по приключениям и шалостям, готового выпрыгнуть наружу из плена колючего логова.
Девочке нравились укромные уголки. Она строила шалаши из обрубленных по весне ветвей старых деревьев. Забиралась под столы и кровати, и бахромчатые скатерти и лоскутные покрывала становились закрытыми изнутри дверями. Залезала в густую крону раскидистого дуба, выискивая просторное дупло будто бы белка.
Скрывшись от посторонних глаз, она начинала шёпотом рассказывать только ей известные истории с неожиданными развязками. И в этих историях легко перемешивались прочитанные сказки, подслушанные у взрослых сплетни, произошедшие на днях события дворового масштаба.
Максимка слушал её, раскрыв рот, уже не пытаясь перечить и оспаривать очевидное. Он попадал под магию ей бурной фантазии.
Рассказанные Софико были и небыли снились Максимке.
Во сне он пытался сфотографировать смешного кролика, одетого в модный костюм и разговаривающего на понятном детям тарабарском языке, уверенно левитировал в пространстве, рассекал толщу мирового океана, не умея плавать, чинно беседовал с отвратительными на вид, но добрыми изнутри жабами с бриллиантовыми коронами на голове.
Мальчишка просыпался и был рад новому дню, рад новой встрече с Софико.
Но иногда подруга натягивала на себя маску неприветливой буки. Значит, накануне разразился очередной, среди её домашних, скандал.
В такие дни Софико молчала, отгородившись ото всех глухой, неприступной стеной и ждала момента, когда можно было бы улизнуть и где-нибудь спрятаться. Она пряталась в своих домиках от крика взрослых и шума города – лязга промышленного района, шума вездесущего транспорта, бестолковых визгов сверстников, всепроникающих звуков телевизора и радио. Она любила тишину и ценила её.
– Когда-нибудь станет очень-очень тихо, и мы сможем услышать, как бьётся сердце улитки, – с таинственным видом шептала девочка верному оруженосцу моложе её на год…
Но её мечте не суждено было сбыться.
Однажды, тёмным зимним утром, когда все ещё спали в своих тёплых постелях, в город пришла Беда. Древний запах страха и смерти проник во все закоулки и трещины. Один из снарядов по-хозяйски влетел в окно квартиры Софико.
«Соседи теперь живут на радуге», –объяснила почерневшая от горя мама Максимки. Но мальчик был уверен, что Софико улетела на Луну, как путешествовал на Луну любимый герой её фантазий барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен.
С того самого злополучного дня Максимка ночевал на старом матраце в каменном холодном подвале. Сны ушли. Сгорели книги. В городе практически не осталось мужчин. Богатый, некогда цветущий, приграничный городок в короткий срок превратился в груду строительного мусора.
Мирный привычный слуху шум сменился злым гулом, свистом, воем, уханьем. От этого шума негде было укрыться. Мальчик потерял счёт дням. Каждый день был близнецом предыдущего, напрочь лишенным детского смеха и радости.
Но весна наступила точно по расписанию. Природа игнорировала конфликты беспокойного человечества.
В один из апрельских дней Максимка проснулся раньше всех. В подвале было душно. Мальчик тихо прокрался к выходу. Алое солнце медленно поднималось над руинами. И вдруг, среди обломков кирпичей, стекла, бетона, металла он увидел небольшой клочок земли, на котором заколосились тонкие, но гибкие синеглазые пролески-первоцветы.
Забыв все предостережения взрослых, Максим кинулся к милым пробуждающимся после зимней спячки созданиям, вестникам любви и счастья. Он, вдыхая их неуловимый, сладкий аромат, на краткий миг воскресил в памяти безоблачное детство, когда все лужайки, доступные тёплым ладоням ласкового солнца, были усыпаны этими улыбками весны.
Вдруг чьи-то тяжёлые грязные берцы возникли пред носом ребёнка, уткнувшегося в цветы. Мальчик медленно поднял вверх голову: неряшливый непромокаемый плащ, цвета хаки, всклокоченные седые волосы, узкие, как бойницы, губы.
Цветы поникли.
Мальчик вскочил на ноги. Расправил худенькие плечи и смело взглянул в страшное лицо.
Мир затих.
Перед высокой старухой стоял щуплый мальчуган из провинциального городка, практически стёртого с карты страны.
– Храбрость была в крови и у твоих далёких предков, которые жили здесь столетия назад. Знаешь ли, я не в первый раз оказываюсь в ваших краях. Люди сначала разбудят меня, а потом льют горькие слёзы. Проси что хочешь! Ты мне нравишься, и я исполню любое твоё желание.
Мальчик, не отрываясь смотрел в глубокие, как тёмные озёра, глаза собеседницы, в которых мелькали души погибших, и вдруг в этой бесконечной череде он разглядел знакомые, дорогие его сердцу, куцые косицы Софико.
– Подари… Подари мне… Подари нам… Подари нам тишину!
– Тишину? Но зачем?
– Я хочу услышать, как бьётся сердце улитки.
– Гм… Быть, по-твоему.
Незваная гостья развернулась и медленно стала удаляться…
– Сынок! Сынок! Что с тобой?! У тебя жар? Просыпайся же, сынок!
Мама тормошила малыша. В конце концов она подхватила его на руки и вынесла из подвала, где уже столпились измученные люди.
– Сынок! Максим! Родной! Послушай! Тишина! Всё плохое позади…
Но мальчика лихорадило, он был в беспамятстве…
Многие годы спустя.
– Максим Евгеньевич, привезли новых раненых.
– Хорошо, Леночка, уже спешу.
Доктор быстро дочитал, улыбаясь, новое сообщение от дочки Софийки. Закрыл ноутбук и вышел во двор. Предстояло много работы. Работы во благо жизни.
Талантливого хирурга от Бога с добрым сердцем уже ждали. Ждали тысячи исковерканных душ. Его ждали в каждом уголке планеты, где разгорался вооружённый конфликт. И с прибытием знаменитого доктора конфликт затухал. Данное давным-давно слово было в силе…