Все, буквально все, едва заслышав, что мы отправляемся за сокровищами, изо всех сил стараются нам помочь. (с) Роберт Луис Стивенсон рассуждал: «Драма – это поэзия поведения, роман приключений – поэзия обстоятельств». Необычный афоризм… Свой первый роман, роман приключений «Остров Сокровищ», Стивенсон назвал «моей первой книгой».
Это ужасно обидно, когда ты кого-то любишь, а он не обращает на тебя внимания… (с) Книга «Лягушонок Ливерпуль» была в моём детстве одной из самых значимых. С особой старательностью в своё время я разукрасила цветными карандашами её обложку, тем самым выразив свои чувства к её содержанию.
Бисэй стоял внизу под мостом и ждал её… (с) Очень хорошо с детства помню рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово». В этом рассказе семилетний мальчик остался верен своему обещанию и не покинул пост, который поручили ему охранять в игре «в войну» ребята постарше.
Иногда, приятно вспомнить старую книгу, которую тебе читали в детстве. «Иссумбоси» – это старинная японская сказка о смелом мальчике, рост которого был невелик (иссун – японская мера длинны, около трёх сантиметров, боси – сын, в разговорном языке буква «н» в первой половине имени заменилась на «м»)
Вся страна знала, что если Берггольц в эфире, значит Ленинград держится... Что может враг? Разрушить и убить. И только-то? А я могу любить, а мне не счесть души моей богатства, а я затем хочу и буду жить, чтоб всю ее, как дань людскому братству, на жертвенник всемирный положить… Ольгу любили.
Цветаева о Пастернаке — «... По его последним письмам вижу, что он очень одинок в своём труде...» Откликается. Кругом люди. Есть общение. Но говорить о том, что волнует практически не с кем... И оглядываясь назад, прихожу к выводу, что много времени ушло впустую.
Время стошнило новым днем – новое бремя на теле моем! По кругу, по кругу мы скорбно бредем... Стены нависли, как серый утес, мерцают колючки дождинками слез да яма двора… Мы в затылок друг другу шагаем, шагаем, по кругу, по кругу... Себя ощущаешь старым конем, что мельничный жернов вращает с натугой и ходит устало по кругу, по кругу.
Моя новая зимняя куртка явно имела какой-то секрет, но какой, я поняла лишь когда глубже засунула руки карманы. В почти бездонные карманы. На божий свет я вытащила новеллы-байки. Двадцать четыре из одного кармана, двадцать четыре из другого. На подобную шутку был способен только один мой новый знакомец – уважаемый Карел, великий Карел, скромный Карел, добрый Карел Чапек.
* * * Вновь похмелье, сочельники, ёлки, Суррогат новогоднего чуда. Ветер воет простуженным волком — Водки хлопнул бы, что ли, зануда... Типографии тискают сказку На офсетном мелованном глянце, Санта Клаусы прячут под маски Престарелые лица паяцев. Небывалое — оптом, со скидкой, Распродажа мечты по кусочкам.
Ближе к вечеру, когда плавно наступающая ночь приглушает яркие краски усталого дня, в моём доме заиграла мелодия телефонного звонка. «Мсье Ибрагим», – определил умный аппарат. Но такого человека в моих контактах никогда не было! Шальная догадка, как искра, мелькнула в голове и заставила принять вызов.
Нынче пора иная: тепло в хате и сытно. Но рядом — беда неминучая. «Гибнут, гибнут молодые казаки…» — старая песня. В ней страшная правда. Тимоша, Родя, Василек… Они в глазах стоят: молодые, красивые… Чтобы от горьких дум уйти, забыться, Няня включила телевизор.
– А зачем мне писать Богу? – спросил я. – Тебе будет не так одиноко. – Не так одиноко с кем-то, кого не существует? – Сделай, чтобы он существовал. Она склонилась над моим изголовьем: – Стоит тебе поверить в него, и он с каждым разом будет становиться чуть более реальным.
И вот однажды наши родители ушли в театр, и мы с Лелей остались в комнате. И мы с ней стали играть на маленьком настольном бильярде. И во время игры Леля, охнув, сказала: — Минька, я сейчас нечаянно проглотила бильярдный шарик. Я держала его во рту, и он у меня через горло провалился вовнутрь.
Сутулится на стуле беспалое пальто. Потемки обманули, почудилось не то. Сквозняк прошел недавно, и душу унесло в раскрывшееся плавно стеклянное число. Сквозь отсветы пропущен сосудов цифровых, раздут или расплющен в алембиках кривых, мой дух преображался: на тысячу колец, вращаясь, размножался и замер наконец в хрустальнейшем застое.
Настоящая литература может быть только там, где её делают не исполнительные и благодушные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики...(с) Оставлю в блоге небольшой рассказ (сказку) писателя Евгения Замятина, автора знаменитого романа из жанра антиутопия «Мы», а так же повестей «Уездное», «На куличках», «Наводнение».
... В одном из магазинов он решил с продавщицей посоветоваться. Обычно он продавщиц побаивался, а тут решился. – Мне бы чего для матери, – попросил он. – Для осени обувку. – Калоши вон в том отделе. – Я же не калоши спрашиваю, – обиделся Алексей. – Что вы все с этими калошами?
Представьте себе театр. Сцену. Группу актёров на ней. У каждого актёра в руках лист бумаги, где напечатана роль. На сцену поднимается суровый цензор. По приказу надзирателя от власти актёры ножницами удаляют «острые углы» своих будущих ролей, образуя тем самым новые острые темы.
Вчера впервые, за долгое время проживания в Воронеже, оказалась внутри старинного, местного академического театра драмы, где современное, богатое внутреннее убранство соседствует с неоштукатуренной кладкой восемнадцатого века, и это впечатляет. Игра актёров — лучшее, что я видела в своей жизни.
Жили в квартире Сорок четыре Сорок четыре Веселых чижа: Чиж-судомойка, Чиж-поломойка, Чиж-огородник, Чиж-водовоз, Чиж за кухарку, Чиж за хозяйку, Чиж на посылках, Чиж-трубочист… Стихотворение «Весёлые чижи», написанное Даниилом Хармсом в соавторстве с Маршаком, было опубликовано в январе 1930 года в первом выпуске журнала «Чиж».
Знаменитое стихотворение Николая Алексеевича Заболоцкого читает заслуженный артист России, коренной воронежец Евгений Фёдорович Слепых... P.S. Листая сегодняшнюю подборку блогов пользователей сайта, решила приобщиться к русской поэзии. Спасибо всем большое.