Рассказ об одной женщине.

Не судите строго не женщину, не автора..

Клавдия Ивановна была распущенной женщиной...

Бывало, бухгалтер Василий Андреевич подойдёт к ней после работы, ущипнёт за попу и на ушко молвит:
- А не предаться ли нам, любезнейшая Клавдия Ивановна, плотской любви?
Клавдия Ивановна от такой радости тут же на стол валится и вся пылает. А Василий Андреевич в штанах пороется, очёчки поправит и тяжело вздыхая говорит:
- Пошутил я, Клавдия Ивановна, Вы уж не обессудьте. У меня же семья, дети, участок в Григорьевке…. Приходите лучше в гости, я Вас икрой баклажановой угощу, сам закатывал.
- Дурак Вы, Василий Андреевич, — отвечает Клавдия Ивановна одеваясь и краснея — И шутки у вас дурацкие. У меня у самой этой икры сорок две банки. Подумаешь, удивили.
А ещё Клавдия Ивановна часто водила к себе домой мужчин. Ей было всё равно — хоть кто, хоть интеллигент, а хоть и забулдыга подзаборный. Не было в ней женской гордости.
Приведёт, бывало, такого, чаю ему нальёт. А он сидит на табуретке, ёрзает и тихо смущается.
- Может по рюмочке, для куражу? – спросит мужик робея.
Ну, нальёт она ему водочки в хрустальную рюмочку и огурчик порежет.
- А Вы что же сами не выпиваете? — спросит мужчина так же робко.
- Ах, что Вы, я и так, как пьяная, — отвечает ему Клавдия Ивановна низким дрожащим голосом и вздымающейся грудью.
Мужчина прямо водкой поперхнётся от такого поворота, и, пока Клавдия Ивановна постель расстилает, залезет, сволочь, в холодильник и всю остальную бутылку выжрет без закуски. Вернётся Клавдия Ивановна в прозрачном розовом пеньюаре, а мужчина уже лыка не вяжет. Дотащит она его до кровати, он ей всю грудь слюнями измажет и захрапит.

Таких мужчин Клавдия Ивановна рано утром сразу же прогоняла. Даже оладушков им не испечёт.

Однажды Клавдия Ивановна пошла давать объявление в газету. Так, мол, и так, хочу мужчину.
А в газете сидит тоже женщина (только, чуть помоложе):
- Нет, — говорит она ей, — у нас культурная газета, мы такого объявления дать не можем.
- А какое можете? — интересуется у неё Клавдия Ивановна.
- Ну, какое... — раздумывает та, — Ну, например, «Женщина ищет высокооплачиваемую работу... Женщине нужен спонсор..."
- Это что же, — удивляется Клавдия Ивановна, — за ЭТО ещё и деньги брать? Да нет, я же просто так, задаром.
- Что?! — удивляется женщина из газеты, — как ЗАДАРОМ? Неужели так приспичило?
А сама смотрит на Клавдию Ивановну и думает с отвращением - вот, распущенная какая!
Саму-то её главный редактор по пятницам прямо на ковролане почесывает, а она ничего - зубы стиснет и терпит, потому что детей-то кормить надо. Работу, где сейчас хорошую найдёшь? Да и редактор, в общем-то, неплохой – не жадный и не извращенец.
- Нет, — говорит, — Вы, женщина, лучше ступайте себе подобру-поздорову, не приму я от вас никакого объявления.

Так и ушла Клавдия Ивановна из газеты ни с чем.

А по дороге домой напал на неё с-суальный маньяк!!!
Выскакивает он из кустов, плащ распахивает:
- Ха! — кричит.
- Ах! — восклицает Клавдия Ивановна. — Глазам своим не верю!
- Тебе конец! — кричит маньяк. — И сейчас я буду тебя по-всякому насиловать!
- Ах, по-всякому! — совсем уже млеет Клавдия Ивановна и падает в обморок.
Приходит она в себя, а маньяк рядом стоит:
- Что это Вы тут в обморок валитесь, — спрашивает он её разочарованно-строго. — Я бесчувственное тело не могу по-всякому насиловать.
- А какое тело вы можете насиловать, душа моя? — спрашивает Клавдия Ивановна и торопливо стягивает рейтузы.
Маньяк от вида этих рейтузов совсем сник.
- Нет, — говорит, — Вы уж идите, женщина, только не рассказывайте про меня никому, а то подкараулю и убью зверски.
- Да что вы, — отвечает Клавдия Ивановна и сумочку подбирает. — Зачем мне рассказывать. Пойдёмте лучше ко мне, я вас чайком напою. Замёрзли тут, наверное, в кустах, в плащике-то на голое тело. Ещё простудите хозяйство….

Привела она его к себе домой, напоила чаем с яблочным пирогом, рюмочку налила и всё смотрит с надеждой - может, насиловать начнёт. А он пригрелся и давай на жизнь свою маньяческую жалобиться - как одна женщина его дихлофосом обрызгала, как подростки на дерево загнали, как оса в голый член укусила... Пожалела его Клавдия Ивановна, дала ему кальсоны отца своего покойного и постелила ему в зале. Всю ночь прислушивалась, не подкрадывается ли? А он посапывает и спит как убитый. «Видать и правда, несладкая у маньяков жизнь, - лежит и думает Клавдия Ивановна. – Намаялся...»
Утром маньяк снова было к себе в рощицу засобирался, но вдруг раскашлялся, температура у него поднялась, видать действительно простыл. Клавдия Ивановна напоила его чаем с малиной, дала аспирину и строго-настрого приказала лежать под одеялом. Замочила его плащик в тазике (совсем затаскал его по кустам) и на работу пошла. «Будь что будет,- думает, - ограбит, значит судьба её такая».

Возвращается вечером, волнуется — а как правда ограбил? Нет, стоит маньяк на кухне в кальсонах и глазунью себе жарит.
- Извините, — говорит, — я тут пару яичек у Вас позаимствовал… Кушать очень хочется...
- Ой, да что вы! — замахала руками Клавдия Ивановна. — Там же супчик в холодильнике, нужно только разогреть! И мясо по-французски я сейчас в чудо-печке поставлю. Яичница — это что за еда?!

Так и прижился у неё маньяк. Оказался он мужчиной неплохим, положительным. Полочки на кухне сделал, мусор выносит, на базар за картошкой ходит. Одна беда — никак он себя, как мужчина больше не проявляет. Клавдия Ивановна уж и так, и эдак - и из ванны, будто случайно промелькнёт, и тесёмочка у неё с плеча случайно упадёт, и котлетки ему накладывает, и бедром заденет. А тот только грустит о чем то о своем, и всё.

Однажды Клавдия Ивановна подсмотрела, как он надел старенький свой плащик на голое тело, встал перед зеркалом, распахнул и шёпотом "Ха!" говорит. Потом посмотрел он на себя внимательно, вздохнул, надел кальсоны и пошёл выносить мусор.

А вечером следующего дня подходит и говорит ей:
- Вы уж извините меня, Клавдия Ивановна, но чувствую я в себе зов своей маньяческой натуры. Должен я немедленно пойти в рощу и кого-нибудь там по-всякому изнасиловать.
- Ой, - вскликнула Клавдия Ивановна, - а чего ж, кого-нибудь?! Ну, меня изнасилуйте — предложила она и замерла в ожидании.
- Ну что Вы, ей Богу! — засмущался маньяк. — Я Вам так обязан, Вы столько для меня сделали. Что ж я, зверь совсем, что ли?

Скинул он кальсоны, вытащил из шифоньера плащик и ушёл.

Клавдия Ивановна весь вечер проплакала, а потом заснула. "Всё равно вернётся, — думала она засыпая — Проголодается и вернётся".

Но маньяк так и не вернулся.

А старухи на лавочке во дворе рассказывали, что, будто бы в роще, третьего дня прошлой недели, нашли удавленника — голого мужчину в плаще.
Только вот стоит ли верить им – они ведь от безделья и не того наплетут.

Им бы лишь языками почесать…

Мило.Печально.

Грустно

Я кака то не така-полюбила маньяка!!!
во мужик-прогадал---был бы обласкан,облюблен...
хотя в этой истории-не понятно-кто больше маньяк....

Женщина просто хочет, а мужик по нормальному уже не может.

Принц на белом коне
Капитан
В полумраке комнаты мягко оплывали свечи.
Нетронутый праздничный ужин стыл на журнальном столике. Бутылка «Киндзмараули», два хрустальных бокала. Чистая пепельница матово блестела на другом конце стола. Распечатанная пачка «Black&Gold» с наполовину вытянутой сигаретою, зажигалка «Zippo» в новеньком кожаном чехле. Это должно было стать ему подарком. Но его не было.
Сегодня утром он позвонил и сказал, что им непременно надо встретиться вечером. Что он хочет сказать ей что-то важное. И попросил приготовить праздничный ужин. А напоследок сказал, что любит ее.
Весь день она не находила себе место на работе. Она – тридцатипятилетняя, бездетная, никогда не бывшая замужем, с приятной внешностью, любящая Шопена и Цвейга, имеющая свою жилплощадь, скромный бухгалтер в госучреждении. Именно таков был текст объявления, которое она разослала в несколько газет. «Объявления о знакомстве, но не брачного» – так она себе всегда говорила. Других этот факт не интересовал, впрочем, как и она сама.
Двадцать лет тому назад она выдумала себе принца на белом коне. Конечно, это образное определение. Ее будущий избранник должен обладать всеми известными положительными качествами. Быть умным, образованным, красивым, галантным, остроумным, иметь положение в обществе. Он должен был любить то, что любить она, восторгаться тем, чем восторгается она. И многое, многое другое.
Десять лет она твердо держалась за этот образ, созданный девочкой, только-только вступающей в жизнь. Наивной и милой девчушкой, которая смотрела на мир широко распахнутыми глазенками. А потом образ начал таять. Вернее, она сама с каждым прожитым годом отсекала от него сначала лишнее, затем то, без чего можно вполне обойтись, и наконец, то, с отсутствием которого она могла бы смириться. К тридцати пяти годам она с грустной усмешкой констатировала, что из всего придуманного образа осталось только одно качество, которым должен обладать ее будущий избранник – он должен быть мужчиной, в биологическом смысле слова, так как на женщин ее никогда не тянуло. «Хотя, – тут же иронично добавляла, – если так дело будет двигаться и дальше, то к сорока годам я, наверное, не буду столь категорична. Главное, чтобы человек был хороший, а какого он пола – это вопрос уже второстепенный.»
Она не была красавицей, она не была уродиной. Обычное лицо, миловидное в молодости, к зрелости стало просто лицом одинокой тридцатипятилетней женщины. В уголках глаз пожухла кожа и покрылась тонкой сеточкой морщин. Слегка выцвели зрачки. Она еще следила за собою, но иногда могла прийти на работу ненакрашенною. Чем старше она становилась, тем реже обновлялся гардероб. Да и вещи она выбирала не по моде, а по цене и износостойкости. И если раньше она старалась одеваться ярко, то в последнее время испытывала почти патологическое пристрастие к блеклым, невыразительным и не привлекающим внимание тонам.
На работе она была старожилом, этаким аксакалом. Люди приходили и уходили, а она оставалась. Те, кто уходили, довольно быстро ее забывали. В конце концов, ей надоело завязывать скоротечные служебные знакомства, тем более что к ним на замену постоянно присылали молодежь, только что выпорхнувшую из разномастных университетов. И после тридцати она почти физически стала ощущать временную пропасть между нею и вновь прибывшими.
Однажды, когда она торопливо шла по бесконечным коридорам здания, ей вслед донеслось: «Черепаха Тортилла». Сначала она ничего не поняла и, лишь завернув за угол, сообразила – это говорили о ней. Так вот как ее называют за глаза! Хотя, правильнее будет сказать, не за глаза, а за очки с их огромной оправой. Она, и правда, в них напоминала черепаху. Только не Тортиллу, а ту, которая вместе с львенком пела: «Я на солнышке лежу…».
Она никогда не понимала женщин, которые пишут брачные объявления в газеты. Ей это казалось постыдным, унизительным. Себя, мол, как товар рекламируют. Но последний год стала покупать газеты с рубриками «Знакомство», «Брачные объявления». Сначала она прочитывала газету полностью, оставляя подобные рубрики напоследок, чтобы деланно безразличным взглядом бегло их просмотреть. Затем она стала изучать объявления более внимательно, бегло проглядывая оставшееся содержание газет. И, наконец, после длительной внутренней борьбы самой с собою, она сдалась и призналась сама себе, что покупает газеты исключительно ради этих рубрик.
Но содержание объявлений ее разочаровало. Большинству из писавших мужчин требовались женщины только для интимных отношений. К тому же, часть этих наглецов обязательным условием ставила наличие у потенциальной любовницы жилплощади. Остальные искали невест, обязательно не старше тридцати, симпатичных, хозяйственных, умеющих вкусно готовить. При этом желательны были все та же жилплощадь и стабильный приличный заработок.
Читая подобные объявления, она всегда тихо смеялась. Поиски подобных невест чем-то напоминали ей собственные поиски принца на белом коне.
Однажды ночью ей приснился страшный сон. Она проснулась с колотящимся сердцем и долго невидящими глазами смотрела в темноту за окном. В голове мелькали обрывки кошмара, а его персонажи, казалось, притаились в каждом углу. На кухне и в коридоре что-то поскрипывало. Тени веток березы, растущей за окном, умоляюще изгибались на светлой стене. «Господи! – мелькнула истерическая мысль. – Когда-нибудь сдохну, и никого не будет рядом. Господи, как страшно! Как страшно, Господи, быть одной!»
http://www.proza.ru/2004/06/02-97

С-с в однокомнатной квартире.

Мы сидели уже часов шесть, давились шампанским, от которого была изжога. Ужасно хотелось спать, мы с Алеськой вышли из бани часа два назад, а наши мужья то выбегали и купались в снегу, криками пугая ворон, то опять исчезали в баньке.
Все сплетни и новости были обсуждены по три раза. Все темы исчерпаны до дна. Глядя на наших мужей, оставалось похихикать над их фигурами с чуть припухшими пивными животиками. Сами-то мы идеальны! Они, небось, там тоже нас обсуждают.
- Слушай, Галь, давай тему эту оставим, а то так и до с-са доберемся!
- Ну и чё, давай доберемся! Мы ж дамы замужние, хоть поговорить-то можно…. Только и осталось, что поговорить…. Все уже размеренно, тихо и спокойно….Лег, вспомнил, что рядом лицо другого пола, ну что-то и придумал раз в неделю….
- Да, ладно тебе, прикидываться! Что уж так и раз в неделю? Мы и то находим и время, и желание откуда-то появляется чаще, несмотря на то, что в однокомнатной квартире живем. А вам-то сам Бог велел порезвиться почаще – у каждого своя комната!
- В том-то и дело, наверное. Запретный плод сладок. Когда можно, тогда реже пользуешься! А у вас - сплошной экстрим!
- Да, уж, не хотела тебе рассказывать, но раз затронули тему экстрима, слушай….
Ты же знаешь, мы с Мишкой в этом году пятнадцать лет совместной жизни отмечаем. За все эти годы всякое пережили, но никаким бытом наши личные отношения не убить было. Да, привыкли к друг другу, в разных условиях жили: и на съемных квартирах и в общаге, и с родителями, теми и
другими. А теперь, слава Богу, хоть и однокомнатная, но все-таки своя квартира. И ни разу за эти годы больше, чем на выходные, когда он на даче у родителей вкалывал один, не расставались. А месяц назад где-то его послали вдруг в командировку в Москву. Прощались, как на год. Подключил роуминг, чтоб на связи быть. Всю зарплату на телефон и отдал. Звонил каждый день и особенно каждую ночь. Тосковал все, рассказывал, как ему без меня одиноко. Я думала, хоть высплюсь без него. Куда там! Знает же, что я с Люской дома, никуда не денусь, а все проверяет….
Приехал в пятницу к обеду. Я отгул взяла. Наготовила вкуснятины всякой, в квартире порядок навела идеальный, постельное белье поменяла. Пришла Люся из школы. Ждем, в окна выглядываем….
Радовались обе, как деду Морозу. Папа наш с огромной куклой, Люське в рост, с упаковкой французской косметики в руках, с розами вошел в дверь и чуть в обморок не свалился от радости, когда нас увидел! И мы скачем, как две козы - ну, не иначе, живой с фронта вернулся!
Я Мишке ванну душистую сделала, Алеська на стол помогает накрывать, не выпуская из рук свою «дочку». Мишка попросил полотенце ( я забыла повесить ему свеженькое), захожу, а он,,,, Стыдно говорить, но такого заряженного и готового к бою я его еще не видела! Аж испугалась! Комок к горлу…. И без того по мужику истосковалась, верность берегла, а тут….
Короче, не до еды уже нам обоим, сидим, съедаем друг друга глазами, на Люську косимся, как на врага.
И тут вдруг она говорит: « Родители, не обидитесь, если я пойду погуляю? Хочу Оксане куклу показать, похвастаться!»
В другое время мы бы ее не отпустили, ты же знаешь наш бандитский район. Мы ее только за руку в соседний подъезд к Оксане отводим, да назад по звонку встречаем. Тем более, с новой дорогущей игрушкой. А тут прямо закричали в голос одновременно: « Конечно, доченька! Иди, иди!»
Люся кА-то подозрительно посмотрела на нас, но сразу же подскочила, не доев свои любимые голубцы, взяла куклу и пошла обуваться в прихожую.
Мишка – на балкон покурить перед этим делом, я, не проводив дочку, - бегом в ванную!
Боже! Я такого даже в порно не видела! Он на меня набросился так, что я испугалась! Не дал до конца тахту расстелить, не до постельного уж белья нам было….
Не смотря на то, что вся наша единственная комната заставлена мебелью: две двуспальные тахты, два стола, два шкафа и другая дребедень мебельная, - никогда такой тесной она нам еще не казалась. Мишка буквально гонял меня по комнате, как Маугли какой-то! По-моему, в те минут сорок мы прошли весь курс Камасутры в тезисах! Особо досталось столу, который стоял между двумя тахтами! Как только мы его не использовали! Даже мысль о том, где это он так напрактиковался, и почему до сих пор не демонстрировал своих ТАКИХ способностей, сама от меня убегала, не успевая переродиться в словесные одежды! Черт с ней, с этой мыслью, сейчас не до нее!
Я все-таки выпросила тайм-аут…. Побоялась, что так и радикулит скрутит мои старческие кости….
Лежу на тахте, свесив голову вниз, чтоб не так кружилась, улыбаюсь Мишке так, что впору лимон укусить... потолок разглядываю…. Начинают мысли уже про ремонт подкрадываться… на шторы… от изображенных на них самоваров начинает тошнить уже… и тут… мои глаза встречаются с глазами Люси, которая сидит под столом-книгой, накрытым скатертью (она там себе домик делает!) и спокойно надевает очередное из комплекта в коробке платье на свою куклу….
Я думала, что речь потеряла на всю жизнь. Не знаю, какими жестами и что я показывала Мишке, только он через секунду был уже в ванной.
Я весь вечер все ходила и поругивалась на него: « Миша, ты мне массаж так больно делал, что спина ноет до сих пор….»
Мишка ночью, укладывая Люсю спать, очень осторожненько сказал ей: « Ты, Люся, не показала все-таки куклу Оксане. Решила не идти, да?»
- Так я же, папочка, сказала, что дождь пошел, я лучше в домике поиграю. А вы с мамой сказали: «Конечно, дочка, играй, играй!»

Я ходила к психологу. Та сказала, что, поскольку ребенок поведение и отношение к вам не изменил, на тему эту не заговаривает и не задает вопросов, лучше и вам не акцентировать на этом внимание. Понаблюдать за ней. Если что, тогда и обращаться. Вроде, нормально все, слава Богу!

Но экстрим отменяется! Да, с-с в однокомнатной квартире – сплошное испытание! Везет нам еще, что Люська обожает в ванне перед сном часок понежиться….
http://www.chitalnya.ru/work/157798/