Что за мрачный отрывок? Жутко аж стало. Дочь утопленница, Серёгу медведь задрал, с Аксиньей что случилось?
Откуда это?
Наташ, отрывок на ЕГЭ по русскому, сыну достался
- Вчера в лесу обстреляли штабную машину, - вполголоса сказал Никитин,
взглянув на Княжко. - Сообщил патруль. Он знает об этом?
- Вчера? Обстреляли? - подхватил Гранатуров. - Ну-ка, Княжко, вопрос
щенку! Они стреляли?
"Неужели вот такие молокососы устроили засаду в лесу? - подумал
Никитин, пытаясь соотнести обстрел машины с видом этой сгорбленной, жалкой
мальчишеской спины немца и его мокро хлюпающего носа. - Просто не верится.
Да им кашу манную есть, а не из автоматов стрелять. Не может быть, чтоб
такие, как он!.."
- Что там этот хмырь мокроносый мычит? - угрожающе спросил Гранатуров,
не снимая руку с кобуры. - Если не ответил, повторить вопрос, еще
повторить, Княжко! Вчера стрелял, а сегодня в разведку пошел? Эт-то пусть
ответит!
Княжко задал вопрос и с подчеркнутой сухостью перевел:
- Он сказал, что вчера не был в лесу, а был в городе, у сестры. Кроме
того, ефрейтор каждую ночь выбирает новое место ночевки. За разглашение
тайны - расстрел. Некий Фриц Гофман был расстрелян за то, что поранил о
сучок ногу, не мог идти... Ефрейтор зажал ему рот ладонью и выстрелил в
сердце.
- Вот гад! - пренебрежительно сказал Меженин, не то имея в виду
ефрейтора, не то Курта. - Повесить мало! Всех до единого! Я б им припомнил
"хайль Гитлер!". Они б у меня покрутились!
Гранатуров, расставив ноги, медленно покачивался с носков на каблуки,
скулы его заметно теряли смуглоту, приобретали серый оттенок.
- Значит?.. Отказывается говорить? Так я понял, Княжко? - сниженным до
подземного рокота басом выговорил Гранатуров, зрачки его вдруг слились с
шальной жутью глаз, и он дико тряхнул головой в сторону двери. - А ну-ка
выйдите все, только братца немочки оставьте! Я поговорю с этим онанистом,
как фрицы с моим отцом и матерью в Смоленске разговаривали! Он у меня
шелковым станет, мразь вервольфовская!.. Они еще будут вокруг нас с
автоматами ходить!
- Змеиное семя! Чикаемся с ними! Все они тут - фашистское отродье, душу
иху мотать!.. - выматерился Меженин жестоко. - Наших людей мучили, а тут
еще молчит, выкормыш гитлеровский! Стрелял вчера?
Никитин слышал о чем-то страшном, детально неясном, что случилось в
сорок первом с семьей Гранатурова в Смоленске (отец его, кажется, был
директором школы, мать - учительницей), о чем сам он мало говорил, и,
подумав об этом, тут же увидел сплошной оскал зубов на посеревшем лице
комбата, увидел, как напряглись слоновьей силой его плечи и чугунной гирей
дрогнул и повис вдоль тела пудовый кулак. Он никогда не замечал этого
ослепленного, ярого, звериного проявления в нем, и почему-то мелькнула
мысль, что одним ударом Гранатуров легко мог бы убить человека. Но это
звериное, темное, неосмысленное проявилось и у Меженина там, с немкой, в
мансарде, точно бы зараза насилия полыхнувшим пламенем внезапно прошла от
него к Гранатурову, как проходит безумие по толпе, слитно опьяненной
жаждой мщения при встрече человеческого существа, вовсе не сильного,
растерянного, несущего в себе понятие врага, - поверженный враг, еще жалко
сопротивляясь, порой вызывает ненависть более острую, чем враг сильный.
Это не понял, а инстинктивно почувствовал Никитин, и в ту же секунду
пронзительный взвизг немки прорезал тишину комнаты - с рыданием она
кинулась к Курту, по жестам, по голосам, по взглядам догадываясь, что
должно было произойти сейчас; она вцепилась в шею брата и, наклоняя его
маленькую голову к своему лицу, хватая его помертвевшее лицо скачущими
пальцами, повторяла одно и то же с мольбой:
- Kurt, Kurt, Kurt!.. Antworte!.. [Отвечай!]
- Меженин! - заревел Гранатуров, надвигаясь на Курта. - Убери эту
мокрохвостку к едреной матери! Выйдите все! Я поговорю с ним! И этотслюнявый скорпион стрелял в нас? А, Меженин?..
Меженин плюнул на ладони, растер, будто бы дрова рубить собрался,
обеими руками схватил немку за плечи, рванул, оторвал ее от Курта, и
тотчас же неузнаваемый, накаленный голос Княжко хлестнул зазвеневшим
выстрелом:
- Назад!..
И, сделав два шага, подобно разжатой стальной пружинке, оттолкнул
Меженина локтем и, бледнея, стал между Гранатуровым и Куртом, произнес
непрекословным голосом приговора и Гранатурову и себе:
- Это вы сделаете только в том случае, если меня не будет в живых! Вам
ясно, комбат?
- Меженин! Выйдите отсюда! - подал команду Никитин, горячо подхваченный
решимостью Княжко. - Чтоб вашего духа здесь не было!
- Ишь ты, лейтенант!..
Меженин перевел задымленные бешенством глаза на Никитина, затем, по
обыкновению смежив ресницы, для чего-то потирая жестко ладонь о ладонь,
прохрипел Гранатурову: "Немчишки им, оказывается, дороже, а?" - и,
переваливаясь, двинулся к двери, открыл ее кулаком, вышагнул и так стукнул
дверью, что закачался огонь в лампе.
- Ну та-ак! - понимающе пропустил через зубы Гранатуров и отступил к
столу, сел, отбросился на стуле, свесив на груди забинтованную руку. -
Так, мушкетеры сказочные, значит, из-за немцев передеремся друг с другом в
конце войны? Так вы добрее меня, значит? Вы чистенькие херувимчики, а я?..
И, уже видимым усилием заставляя себя остыть, овладеть припадком злобы,
договорил почти охлаждение:
- Из-за этих щенков? Может, насмерть перебьем друг друга? Из-за них?
Ох, Княжко, Княжко, как жить мы будем? Выключить бы против меня механизм
надо! Враги мы или в одном окопе сидим?
Но Княжко молчал. Бледность не сходила с его лица, оно было все так же
упрямо, твердо, и было странно видеть сейчас его новенькие парадные
звездочки на погонах, зеркально отполированные хромовые сапожки,
безукоризненный пробор аккуратно зачесанных светлых волос - и Никитин
невольно подумал: "Да, он в самом деле - механизм".
- Так вот, - заговорил очень внятно Княжко, как бы ни слова не услышав
из того, что говорил Гранатуров. - Совершенно ясно, товарищ старший
лейтенант, что эти немцы - хозяева дома. Значит, дом принадлежит им. Им, а
не нам. И это абсолютно справедливо. Поэтому пусть собирают вещи, то, что"
им принадлежит, и уходят куда хотят, хоть в Берлин, хоть в Гамбург. Пусть
уходят.
Гранатуров забарабанил ногтями по пустому стакану.
- И отделавшийся испугом божий одуванчик мотнет к своему ефрейтору? Так
следует понимать, Княжко?
- О, как это опасно, товарищ старший лейтенант, если даже так! Двадцать
мальчишек с сосками сидят в лесу, запуганные каким-то ефрейтором. Вот этот
Курт достаточно убеждает, кто там еще остался.
- Ой, как мило!
- Что "ой"?
- Автоматы и фаустпатроны - сосочки, Княжко?
- Думаю, что воевать надобно с достойным по силе противником, а не... -
Княжко без прежнего любопытства посмотрел на тощую, затихшую в страхе
фигуру Курта, на молоденькую немку, чуть приоткрывшую в кровь искусанные,
вспухлые губы, закончил равнодушно: - А не с цыплятами.
- Ой, как все мило, лейтенант!
- Хочу напомнить, - непререкаемо продолжал Княжко. - Вы официально
находитесь на излечении в медсанбате, товарищ комбат. Я замещаю вас на
должности командира батареи. И я принял решение. Никакого боя не было. Мы
их в плен не брали. Они сами пришли, как хозяева своего дома. И, повторяю,
пусть уходят, если хотят. Ты, Никитин, надеюсь, не возражаешь?
"Да, Княжко упрямо заведен ключиком в одну сторону. В обратную его не
заведешь! Но почему он так уверенно принял решение, вот что неясно", -
подумал Никитин с осуждением и тайным восторгом перед непоколебимой
убежденностью Княжко, зная, что он теперь не согласится с любым возражением Гранатурова, как часто не соглашался с ним при выборе
противотанковых позиций и, зля комбата самонадеянным упорством, сам
уточнял огневые для своего взвода. И Никитин, не полностью сознавая
непреклонную правоту решения Княжко, но подчиняясь его знакомой, даже на
миг не сомневающейся твердости, сказал:
- Я согласен с тобой. Боя не было, мы их в плен не брали.
- Прекрасно, - произнес Княжко.
мрак какой то
пожалуйста))
Mail.ru,
OK.ru или
VK.com
Yandex
