Nickiii, Россия, Ярославль писал:
Как я уже тут писал - у меня есть свои недостатки.
Прошу прощения, милорд, многобукфф)
Джером К Джером.
Рассказывают, что как-то шотландец, влюбившись в одну девушку, решил на ней жениться. Но, как и все его соплеменники, он был очень осторожен. Он заметил, что супружеская жизнь людей его круга, поначалу сулящая крепкий союз, со временем превращается в настоящий ад и все потому, что жених или невеста, не желая ударить лицом в грязь, скрывают перед свадьбой свои недостатки. Он решил, что с ним такого случиться не должно, никаких разбитых идеалов не будет. Поэтому предложение он делал следующим образом.
— Я нищ, Дженни. Мне нечего тебе предложить: ни денег, ни земли у меня нет.
— Дэви, мне нужен только ты!
— Этого маловато, девочка. Я всего лишь нищий оборванец, ни на что не годный. К тому же я и рожей не вышел.
— Ну, не скажи; посмотри на других, они еще страшнее.
— Какое мне дело до других, девочка? Плевать я на них хотел.
— Дэви, с лица не воду пить, а некрасивый муж лучше красавчика. Никуда ты от меня не денешься, будешь сидеть дома, а не шляться по девчонкам, как другие. С красавчиком хлопот в доме не оберешься.
— Плохо ты меня знаешь, Дженни, бабник я, каких поискать, не смотри, что рожей не вышел. Пройти спокойно не могу мимо юбки. Намучаешься ты со мной, Дженни.
— А, брось ты, Дэви. Сердце-то у тебя доброе, и потом, ведь ты меня любишь?
— Ой как люблю, Дженни, да боюсь, что скоро ты мне надоешь. Добр-то я добр, но это пока все идет нормально. Сидит во мне какой-то черт — можешь спросить у матушки, это у меня от папаши. Как что не по мне — все, такой скандал закачу! С годами у меня характер испортится, это уж как пить дать.
— Есть такое, покричать ты любишь, но потом тебе стыдно. Ты честный парень, Дэви. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Из тебя выйдет хороший хозяин.
— Скажешь тоже, Дженни! Водится за мной один грешок. Что же хорошего, если я спокойно смотреть не могу на выпивку. Как учую виски, так рот сам собой и разевается, словно у лохтейского лосося. Пью, пью, и все мне мало.
— Ничего, проспишься. А трезвый ты очень хороший, Дэви.
— Кто знает, Дженни. Не люблю, когда мне надоедают.
— Ничего, Дэви, договоримся. Ты ведь будешь работать?
— Работать? С какой это стати, Дженни? Нет, о работе лучше не заикайся, терпеть не могу работать.
— Ладно, Дэви, но ты ведь будешь стараться? Что с тебя возьмешь? От каждого по способности, как сказал наш священник.
— Постараться-то постараюсь, да что с того толку, Дженни? Мне и на кусок хлеба не заработать. Человек слаб и грешен, Дженни, а такого слабака и грешника, как я, Дженни, еще поискать надо.
— Ладно-ладно, Дэви, это хорошо, что ты со мной откровенен. Другие наврут с три короба, а потом мучайся с ними. Ты ничего не скрываешь, Дэви. Я, пожалуй, пойду за тебя, а там посмотрим, что из этого выйдет.
Что из этого вышло — никому не известно, в истории об этом нет ни слова, но, надо полагать, леди уже не имела права ни при каких обстоятельствах клясть свою судьбу. Так ли оно вышло или иначе — язык женщины далеко не всегда поступает в соответствии с законами логики, — но ее муж Дэви, во всяком случае, мог быть спокоен: ни одного упрека в свой адрес он не заслужил.