Сергей, Россия, Одинцово писал:
Ваше Мнение не оставляет места Иллюзиям!Иллюзиям о том что Женщина по Своей Сути Способно На Любовь!Бескорыстную!Чистую Любовь!Благодарю за Освобождение от Глупой Иллюзии!
ГЛАВА XIII. ВАСИСУАЛИЙ ЛОХАНКИН И ЕГО РОЛЬ В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ ( Ильф и Петров "Золотой теленок"
Ровно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин
объявил голодовку.
Он лежал на клеенчатом диване, отвернувшись от всего мира,
лицом к выпуклой диванной спинке. Лежал он в подтяжках и
зеленых носках, которые в Черноморске называют также
карпетками.
Поголодав минут двадцать в таком положении, Лоханкин
застонал, перевернулся на другой бок и посмотрел на жену. При
этом зеленые карпетки описали в воздухе небольшую дугу. Жена
бросала в крашеный дорожный мешок свое добро: фигурные флаконы,
резиновый валик для массажа, два платья с хвостами и одно
старое без хвоста, фетровый кивер со стеклянным полумесяцем,
медные патроны с губной помадой и трикотажные рейтузы.
-- -- Варвара! - сказал Лоханкин в нос. Жена молчала,
громко дыша.
-- Варвара! - повторил он. -- Неужели ты в самом деле
уходишь от меня к Птибурдукову?
-- Да, -- ответила жена. -- Я ухожу. Так надо.
-- Но почему же, почему? -- сказал Лоханкин с коровьей
страстностью.
Его и без того крупные ноздри горестно раздулись.
Задрожала фараонская бородка.
-- Потому что я его люблю.
-- А я как же?
-- Васисуалий! Я еще вчера поставила тебя в известность. Я
тебя больше не люблю.
-- Ноя1 Я же тебя люблю, Варвара!
-- Это твое частное дело, Васисуалий. Я ухожу к
Птибурдукову. Так надо.
-- Нет! -- воскликнул Лоханкин. -- Так не надо! Не может
один человек уйти, если другой его любит!
-- Может, - раздраженно сказала Варвара, глядясь в
карманное зеркальце. -- И вообще перестань дурить, Васисуалий.
-- В таком случае я продолжаю голодовку! - закричал
несчастный муж. -- Я буду голодать до тех пор, покуда ты не
вернешься. День. Неделю. Год буду голодать!
Лоханкин снова перевернулся и уткнул толстый нос в
скользкую холодную клеенку.
-- Так вот и буду лежать в подтяжках, - донеслось с
дивана, -- пока не умру. И во всем будешь виновата ты с
инженером Птибурдуковым.
Жена подумала, надела на белое невыпеченное плечо
свалившуюся бретельку и вдруг заголосила:
-- Ты не смеешь так говорить о Птибурдукове! Он выше тебя!
Этого Лоханкин не снес. Он дернулся, словно электрический
разряд пробил его во всю длину, от подтяжек до зеленых
карпеток.
-- Ты самка, Варвара, -- тягуче заныл он. -- Ты публичная
девка!
-- Васисуалий, ты дурак! -- спокойно ответила жена.
-- Волчица ты, -- продолжал Лоханкин в том же тягучем
тоне. -- Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К
Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче
ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня
уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и
мерзкая притом!
Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что
говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не
любил их читать.
-- Васисуалий! Перестань паясничать, - сказала волчица,
застегивая мешок. -- Посмотри, на кого ты похож. Хоть бы
умылся. Я ухожу. Прощай, Васисуалий! Твою хлебную карточку я
оставляю на столе.
И Варвара, подхватив мешок, пошла к двери. Увидев, что
заклинания не помогли, Лоханкин живо вскочил с дивана, подбежал
к столу и с криком: "Спасите! "--порвал карточку. Варвара
испугалась. Ей представился муж, иссохший от голода, с
затихшими пульсами и холодными конечностями.
-- Что ты сделал? - сказала она. - Ты не смеешь голодать!
-- Буду! -- упрямо заявил Лоханкин.
-- Это глупо, Васисуалий. Это бунт индивидуальности.
-- И этим я горжусь, -- ответил Лоханкин подозрительным по
ямбу тоном. - Ты недооцениваешь значения индивидуальности и
вообще интеллигенции.
-- Но ведь общественность тебя осудит.
-- Пусть осудит, - решительно сказал Васисуалий и снова
повалился на диван.
Варвара молча швырнула мешок на пол, поспешно стащила с
головы соломенный капор и, бормоча: "взбесившийся самец",
"тиран", "собственник", торопливо сделала бутерброд с
баклажанной икрой.
-- Ешь! -- сказала она, поднося пищу к пунцовым губам
мужа. - Слышишь, Лоханкин? Ешь сейчас же. Ну!
-- Оставь меня, -- сказал он, отводя руку жены. Пользуясь
тем, что рот голодающего на мгновение открылся, Варвара ловко
впихнула бутерброд в отверстие, образовавшееся между фараонской
бородкой и подбритыми московскими усиками. Но голодающий
сильным ударом языка вытолкнул пищу наружу.
-- Ешь, негодяй! - в отчаянии крикнула Варвара, тыча
бутербродом. -- Интеллигент!
Но Лоханкин отводил лицо и отрицательно мычал. Через
несколько минут разгоряченная, вымазанная зеленой икрой Варвара
отступила. Она села на свой мешок и заплакала ледяными слезами.
Лоханкин смахнул с бороды затесавшиеся туда крошки, бросил
на жену осторожный, косой взгляд и затих на своем диване. Ему
очень не хотелось расставаться с Варварой. Наряду с множеством
недостатков y Варвары были два существенных достижения: большая
белая грудь и служба. Сам Васисуалий никогда и нигде не служил.
Служба помешала бы ему думать о значении русской интеллигенции,
к каковой социальной прослойке он причислял и себя. Таким
образом, продолжительные думы Лоханкина сводились к приятной и
близкой теме: "Васисуалий Лоханкин и его значение", "Лоханкин и
трагедия русского Либерализма", "Лоханки и его роль в русской
революции". Обо всем этом было легко и покойно думать,
разгуливая по комнате" фетровых сапожках, купленных на
Варварины деньги, и поглядывая на любимый шкаф, где мерцали
церковным золотом корешки брокгаузовского энциклопедического
словаря. Подолгу стаивал Васисуалий перед шкафом, переводя
взоры с корешка на корешок. По ранжиру вытянулись там дивные
образцы переплетного искусства: Большая медицинская
энциклопедия, "Жизнь животных", пудовый том "Мужчина и
женщина", а также "Земля и люди" Элизе Реклю.
"Рядом с этой сокровищницей мысли, -- неторопливо думал
Васисуалий, - делаешься чище, как-то духовно растешь".
Придя к такому заключению, он радостно вздыхал, вытаскивал
из-под шкафа "Родину" за 1899 года переплете цвета морской
волны с пеной и брызгами, рассматривал картинки англо-бурской
войны, объявление неизвестной дамы, под названием: "Вот как я
увеличила свой бюст на шесть дюймов" -- и прочие интересные
штучки.
С уходом Варвары исчезла бы и материальная база, на
которой покоилось благополучие достойнейшего представителя
мыслящего человечества.
Вечером пришел Птибурдуков. Он долго не решался войти в
комнаты Лоханкиных и мыкался по кухне среди длиннопламенных
примусов и протянутых накрест веревок, на которых висело сухое
гипсовое белье с подтеками синьки. Квартира оживилась. Хлопали
двери, проносились тени, светились глаза жильцов, и где-то
страстно вздохнули: - мужчина пришел.
Птибурдуков снял фуражку, дернул себя за инженерский ус и,
наконец, решился.
-- Варя, - умоляюще сказал он, входя в комнату, -мы же
условились...
-- Полюбуйся, Сашук! -- закричала Варвара, хватая его за
руку и подталкивая к дивану. - Вот он! Лежит! Самец! Подлый
собственник! Понимаешь, этот крепостник объявил голодовку из-за
того, что я хочу от него уйти.
Увидев Птибурдукова, голодающий сразу же пустил в ход
пятистопный ямб.
-- Птибурдуков, тебя я презираю, -- заныл он. - Жены моей
касаться ты не смей. Ты хам, Птибурдуков, мерзавец! Куда жену
уводишь от меня?
-- Товарищ Лоханкин, -- ошеломленно сказал Птибурдуков,
хватаясь за усы.
-- Уйди, уйди, тебя я ненавижу, - продолжал Васисуалий,
раскачиваясь, как старый еврей на молитве, -- ты гнида жалкая и
мерзкая притом. Не инженер ты -- хам, мерзавец, сволочь,
ползучий гад и сутенер притом!
-- Как вам не стыдно, Васисуалий Андреич, -- сказал
заскучавший Птибурдуков, -- даже просто глупо. Ну, подумайте,
что вы делаете? На втором году пятилетки...
-- Он мне посмел сказать, что это глупо! Он, он, жену
укравший у меня! Уйди, Птибурдуков, не то тебе по вые, по шее
то есть, вам я надаю.
-- Больной человек, -- сказал Птибурдуков, стараясь
оставаться в рамках приличия.
Но Варваре эти рамки были тесны. Она схватила со стола уже
засохший зеленый бутерброд и подступила к голодающему. Лоханкин
защищался с таким отчаянием, словно бы его собирались
кастрировать. Птибурдуков отвернулся и смотрел в окно на
конский каштан, цветущий белыми свечками. Позади себя он слышал
отвратительное мычание Лоханкина и крики Варвары: "Ешь, подлый
человек! Ешь, крепостник! "
На другой день, расстроенная неожиданным препятствием,
Варвара не пошла на службу. Голодающему стало хуже.
-- Вот уже и рези в желудке начались, -- сообщил он
удовлетворенно, - а там цынга на почве недоедания, выпадение
волос и зубов.
Птибурдуков привел брата-военного врача.
Птибурдуков-второй долго прикладывал ухо к туловищу Лоханкина и
прислушивался к работе его органов с той внимательностью, с
какой кошка прислушивается к движению мыши, залезшей в
сахарницу. Во время осмотра Васисуалий глядел на свою грудь,
мохнатую, как демисезонное пальто, полными слез глазами. Ему
было очень жалко себя. Птибурдуков-второй посмотрел на
Птибурдукова-первого и сообщил, что больному диеты соблюдать не
надо. Есть можно все. Например, суп, котлеты, компот. Можно
также -- хлеб, овощи, фрукты. Не исключена рыба. Курить можно,
конечно соблюдая меру. Пить не советует, но для аппетита
неплохо было бы вводить в организм рюмку хорошего портвейна. В
общем, доктор плохо разобрался в душевной драме Лоханкиных.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕД
Сообщение
отредактировала Надежда, Москва, м. Медведково (автор поста) 10.06.2011 16:09